В двух битвах

Когда улетел последний пират, Тоня поднялась и посмотрела в сторону палаток. Там курился дымок.

— И надо же, прямое попадание, — сказала она негромко. — Куда прямое?

Тоня удивленно повернулась к Гусу. Она молча смотрела на него и думала: как он мог ее понять, если она сказала это стоя к нему спиной?

— Ты что смотришь и молчишь?

— А ты услышал меня?!

— Услышал и сейчас слышу.

— Дорогой мой! — она опустилась на колени и, словно маленькому ребенку, взъерошила волосы. — Ты слышишь? Слышишь? Да?

— Слышу, Тонюша!

Она легко поднялась. То, что к Гусу вернулся слух, несказанно обрадовало ее. Но она приглушила нахлынувшие на нее чувства. На фоне сильно пострадавшего госпиталя, новых жертв это уже было мелочью, небольшой деталью, касавшейся только их — Гуса и Тони.

— Я пойду помогать сестрам. Скоро вернусь.

Перед уходом Тоня перевернула окровавленное одеяло, поудобнее уложила на него Гуса и другого раненого, укрыла их шинелью и молча выпрыгнула из траншеи.

Вернулась Тоня с носилками и одним санитаром.

— Какие же бесчеловечные души! Более сорока человек погубили. Большинство раненых. Прямое попадание. Палатка, в которой лежала я, сохранилась. Ее только сорвала воздушная волна. Туда вас сейчас и отнесем. Ну, с кого начнем?

— Сначала сержанта.

— Товарищ старший лейтенант... — заговорил раненый.

— Не будем обсуждать. Берите его! — распорядился Гус.

Пожилой санитар и Тоня с трудом вытащили тяжелораненого воина. Отнесли его, вернулись за Гусом.

— Уже стоишь? — удивилась Тоня. — Тебе же минимум три недели не разрешили вставать.

— Если потребуется, и бегом побегу.

— Что-то из палатки ты не побежал?!

— Не потребовалось, поэтому и не побежал.

— А видишь, что осталось от нее. А ты ведь категорически отказывался идти в щель. Забыл?!

Гус усмехнулся. Признательно посмотрел ей в глаза. Ему очень хотелось в эту минуту обнять Тоню и долго-долго не отпускать ее. Но он сдержался и ничего больше не сказал. Г уса вытащили из траншеи и отнесли в палатку.

Вскоре к медсанбату подкатил «виллис». Из него легко выпрыгнул офицер и скрылся в землянке. Выслушав сообщение майора о понесенных потерях, молодой полковник сказал:

— Ведущего стервятника сбили. Летчика задержали. Он в моей машине. Мы могли бы его допросить. Переводчика найдем?

Майор сообщил, что у него лежит раненый командир разведроты соседней дивизии и что он, возможно, говорит по-немецки. Он мог бы помочь. Послали узнать. Гус назвал Тоню. Через несколько минут она уже была в землянке командира медсанбата.

— Вы хорошо знаете немецкий язык?

— Хорошо, может, и не знаю, но разговариваю, товарищ полковник.

Ввели офицера. Полковник передал Тоне его документы.

Она посмотрела их, положила на складной столик, назвала фамилию летчика, звание и должность — командир эскадрильи. Сообщила, что воевал в Польше, Бельгии, Франции, награжден двумя Железными крестами.

— При бомбежке был ведущим?

Тоня перевела. Немец подтвердил.

— Спросите его, зачем он, скотина, бомбил госпиталь?

Гитлеровец ответил, что бомбил он не госпиталь, а перевалочную базу с орудийными снарядами и ракетами «катюши». Так его старший начальник назвал этот объект. Полковник решил показать этому выродку «первоначальную» базу.

Гитлеровца увели. В землянке осталась Тоня и высокий полковник с артиллерийскими эмблемами. В течение допроса он не навязчиво, но частенько поглядывал на Тоню. Теперь спросил ее, в какой части и в качестве кого она служит, где училась, давно ли разговаривает по-немецки, кто ее родители. Что-то еще хотел спросить, но в это время в землянку вошли командир, комиссар медсанбата и пленный летчик.

— Спросите его, пожалуйста, видел он теперь, какую «снарядную» базу разбомбил?!

Обер-лейтенант ответил, что произошла либо досадная ошибка, либо начальник сказал ему неправду. Его же дело солдатское, что было приказано, то им и исполнено.

— Пусть он нам не сочиняет сказку про белого бычка. Что он, ослеп, не видел, что бомбит?! Не рассмотрел красный крест? Пусть не виляет, так дословно и передайте, а отвечает напрямую.

Тоня перевела. Но немец повторил то же самое. Сказал также, что медицинского опознавательного знака не заметил. Плохая видимость. Но это не делает ему снисхождения. Он виноват, за что готов нести любое наказание. Он сейчас во власти советского командования.

— Мы без него знаем, в чьей он сейчас власти находится.

Полковник задал еще несколько вопросов, связанных с базированием их полка, потерями, снабжением. В заключение попросил спросить его, как переводчица говорит на его родном языке. Тоня вспыхнула:

— Это, мне кажется, к допросу не относится, товарищ полковник.

— Я вас прошу, переведите!

Тоня спросила:

— Гер оберст интересуется, хорошо ли вы меня понимаете по-немецки?

— О-o! Аусгецейхнет! (Отлично!) — оживился гитлеровский летчик. — Скажите герру оберсту, что вы говорите по-немецки на чистом берлинском диалекте.

«Нужна мне ваша похвала!» — возмутилась Тоня. После небольшой паузы сказала:

— Обер-лейтенант ответил, что он понимает меня.