В двух битвах

Тоня написала: «Если не желаешь со мной считаться и хочешь смертельно обидеть меня, то «только в роту». А если по-настоящему жалеешь, то только в свой медсанбат! И оттуда с моего согласия. Обещаешь?»

Гус прочитал, насупился и умолк. Он безумно любил Тоню и не скрывал этого. Жалел ее и ничем не хотел обидеть. Гус знал, что и она отвечает ему взаимностью. Понимал хорошо и сегодняшнее ее требование. Оно диктовалось только заботой о нем. Это было ему приятно. Но настойчивость Тони затягивала их разлуку и обрекала Гуса на бездеятельность.

— Куда ни кинь, везде натыкаюсь на этот железный диалектический закон жизни — борьбу противоположностей, — заговорил после затянувшейся паузы Гус. — Ты должна знать, мой друг, что только одно твое присутствие намного ускоряет мое лечение. Это-то ты и должна понять. Я, конечно, сознаю, — он без подсказки перешел на шепот, — то, что ты сейчас написала, продиктовано твоей трогательной заботой обо мне. Большущее спасибо за это! Но ты должна уяснить сказанное мною перед этим. В этом чистейшая диалектика! Доподлинное и постоянное противоречие жизни! Лежать здесь без тебя, без друзей, без дела — наверняка в три раза дольше! Лечиться на ходу, вблизи тебя — в три раза меньше!!

Тоня улыбнулась и, положив палец на его губы, остановила Гуса. Глазами сказала: «Напишу».

«Дорогой Петя! Все я отлично понимаю, в том числе и «диалектику жизни». Но в полевых условиях и при твоем состоянии лечиться там, как ты настраиваешься, нельзя! Иду на компромисс: перевозим тебя в свой медсанбат не более чем через четыре-пять дней после моего отъезда. Оттуда же тебя заберем, как встанешь на костыли, если, конечно, мы будем в обороне. Если в наступлении, то чуточку попозднее. Тебе обещаю: никаких рискованных рейдов не делать до твоего возвращения. Согласен?»

Гус прочитал, улыбнулся:

— Словно бальзам плеснула на мои раны! Спасибо, друг мой! Мысленно крепко обнимаю тебя и еще крепче целую. Ты существо у меня не только нежное, не только заботливое и душевное, но еще и в высшей мере рассудительное, — и он как бы для усиления сказанного поднял кверху указательный палец здоровой руки.

Тоня признательно улыбнулась ему, не скрывая радости, что достигли полного понимания, еще раз укрыла его получше, провела рукой по жестким волосам, поднялась и тихо ушла.

На другой день Тоня чувствовала себя намного лучше: исчезло головокружение, увереннее стала ходить. Утром навестила Гуса, помогла ему позавтракать. Вернувшись от него, вымыла голову. Привела в порядок оружие и форму, встретилась с возвращавшимся в подразделение командиром из соседней роты разведки, поведала о своих наблюдениях, просила доложить старшему начальнику об отличном залпе дивизиона «катюш» по машинам с пехотой противника.

— Так и передайте: никто из гитлеровцев не ушел невредимым.

5. Черная смерть над красными крестами

Перед обедом Тоня закончила подгонку новой шинели, прикрепила к петлицам знаки различия старшего сержанта, надела, подпоясалась ремнем с крохотным «вальтером» в кобуре, помахала руками: не тянет ли где, и в это время сирена сыграла «Воздух». Тоня выбежала на улицу, взглянула на небо и ужаснулась: девятка Ю-87 уже заходила на бомбежку.

— Вот разини, куда же смотрели! — выругала она наблюдателей и бросилась к Гусу.

Пройти в палатке было нелегко: из нее валили раненые, многих из них поддерживали санитарки, сестры, врачи.

Тоня с большим трудом пробилась внутрь. Приближаясь к другу, она услышала громкий недовольный голос Гуса:

— Сказал, никуда не пойду — и точка! Помогайте другим!

— Я же за вас отвечаю, понимаете... — умоляюще говорила старшая медицинская сестра.

Тоня решительно, не говоря ни слова, сгребла с кровати Гуса шинель и одеяло, набросила на плечи сестры, с какой-то невероятной силой схватила Гуса под мышки, потащила его к выходу В дверях, спотыкаясь о ноги выбегавших, крикнула помощнице:

— Не отставайте!

Гус обхватил здоровой рукой плечи Тони, всеми силами старался помогать девушке. «Надорвешься, надорвешься, бедняга...» — повторял он одну и ту же фразу.

Выбрались из палатки и пробежали метров тридцать. Сверху послышалась длинная пулеметная очередь и раздирающий свист приближающейся бомбы. На пределе сил Тоня еще сделала рывок, достигла щели и сползла в нее в тот момент, когда бомба коснулась земли. Воздух сотряс взрыв, потом второй, третий, еще и еще... «Людоеды, хорошо же видели, что госпиталь. И все-таки стали бомбить. Это же верх варварства!» На спину падали комья земли, потом все стихло. Послышались глухие стоны. Старшая медсестра обняла Тоню, поцеловала в щеку и заспешила на помощь пострадавшим. Тоня разостлала одеяло, уложила на него Гуса и еще двух раненых, накрыла их шинелью. Появились снова немецкие самолеты. Ведомый одномоторный «юнкере» спикировал. Одна небольшая бомба разорвалась совсем близко, Тоню и раненых густо припорошило землей. Пулей с последнего самолета убило тяжелораненого, которого Тоня уложила возле Гуса. Она нагнулась к нему, нащупала пульс. На вопросительный взгляд Гуса жестом сказала: убит.