В двух битвах

Она резко поднялась. Выпрямилась. Осмотрела постель Гуса и, на какие-то секунды задержав взгляд на пылавшем, счастливом его лице, вновь нагнулась к нему, подоткнула под него одеяло, укрыла шинелью, поправила подушку и, сказав глазами: «выйду ненадолго», — решительно повернулась и ровным шагом сопровождаемая любопытными взглядами раненых и сестер, вышла из душной палаты.

В выходном отсеке Тоня взглянула на свою шинель и ужаснулась: «Вот это да!..» Шинель была залита кровью, перемешанной с грязью и мазутом, с порванным рукавом и пробита во многих местах пулями. Шинель ее больше походила на дерюгу, которой словно бы не раз вытирали пол в машинном отделении.

Она вышла на воздух и с трудом устояла на ногах. Шинель положила на пожелтевший бурьян, выпрямилась и пожала плечами: «Что же делать? Ее совсем нельзя надевать...» Она не слышала, как подошел высокий командир и остановился возле нее:

— Где вы ее так урядили?

От неожиданного вопроса Тоня вздрогнула, повернулась к подошедшему и снизу вверх безразличным взглядом окинула продолговатое немолодое лицо, прикрытое низко опущенным козырьком командирской фуражки. Глаза ее скользнули по двум прямоугольникам на выцветших зеленоватых петлицах.

— В разведке, — наконец ответила она спокойно. И тут же Тоня почувствовала себя дурно. Она, наверное, упала бы, если бы ее не удержал майор медицинской службы. Майор опустил ее на снег. Нагнулся, взял запястье.

— Да. Обморок... — сказал он негромко и осмотрелся кругом. Никого не увидев поблизости, майор поднял Тоню на руки, отнес в малую палатку и позвал врача: — У девушки обморок... Уложите ее в постель и окажите помощь. Она сказала, только что вернулась из разведки.

— Мы знаем. Эта девушка два часа назад привезла своего раненого командира. Но вот что обморок с ней — неожиданность... На мой вопрос она ответила, что чувствует себя хорошо...

— Исполняйте! — строго приказал военврач, оказавшийся командиром медсанбата. Он отошел на несколько шагов и остановился. — Послушайте. Там шинель ее лежит. Она пришла в негодность. Передайте вещевику, пусть подберет ей другую. Больной на несколько дней — постельный режим.

Тоню положили на топчан. Дежурная медсестра раздела ее. Подошел знакомый врач с флаконом спирта и стал протирать ей лицо. Вытирал долго. Мазут, пороховая гарь, пыль, кровь — все перемешалось с потом, трудно снималось с кожи. Лицо Тони осунулось, заострилось, от протирания порозовело, но сознание все еще не возвращалось. Она лежала неподвижно и словно бы спала. Врач еще раз проверил пульс, взял у сестры вату, смоченную нашатырным спиртом, поднес ее к носу девушки. Она несколько раз чихнула и открыла глаза.

— Почему я в постели? Постойте... Постойте...

— Вы же говорили нам, что хорошо себя чувствуете?

Тоня не сразу ответила. Подумала. Лицо ее выразило озабоченность, большие умные глаза с длинными черными ресницами вдруг загорелись.

— А если бы я этого не говорила, вы и кровь у меня не стали бы брать, — ответила она врачу. — А нужную кровь, наверное, и сейчас еще не привезли. И что бы было с моим Петей?

Доктор усмехнулся. То «товарищ старший лейтенант», а оказывается, никакого нет «товарища», а «мой Петя». Но, скрывая улыбку, сказал другое:

— Вы правы. Кровь еще не привезли. Но мы нашли бы другой выход. Если бы я раньше увидел вашу шинель, ни за что бы не стал брать у вас кровь... Но теперь вам лежать и не вставать несколько дней. Сам комбат распорядился. Так что набирайтесь сил и в следующий раз говорите нам правду. Врачи любят правду! Тогда они могут правильно лечить больных.

— Согласна, — быстро ответила Тоня. — Больные должны говорить о состоянии своего здоровья только правду. Но я-то не больная!

— Раз положили вас в постель и на несколько дней — значит, вы тоже нездоровы.

Врач и сестра вышли.

«Да... Как говорят, всему есть предел. Силам моим тоже. Они оставили меня, подвели...» — потягиваясь на чистой постели, подумала Тоня и посмотрела на свои загорелые чистые руки. От них еще пахло спиртом. Ощупала лицо, шею, провела пальцами по жестким, не расчесанным волосам, и ей захотелось взглянуть на себя в зеркало. Она осмотрелась. Зеркала поблизости не увидела. «Жаль. Наверное, «хороша», что врач так пристально меня рассматривал. Ну что же, ничего не остается, как поспать».

Через час с небольшим ей принесли еду. Санитарка хотела будить Тоню, но проходивший мимо врач остановил:

— Пусть три, четыре часа спит. Только после этого разбудите и покормите. Сон сейчас важнее всего, — пояснил он.

Тоня не заставила себя будить. От загремевшей кружки оброненной санитаркой, принесшей еду, она раскрыла глаза потом закрыла, протерла их кулаками, вновь раскрыла и приподнялась на локоть. Почувствовав запах горячего супа, очень захотела есть.

— Сколько же я спала? — протянула вслух Тоня и взглянула на часы. —Раз, два, три... Шесть часов! Так много?! И не почувствовала, как они пролетели. Будто только уснула.