В двух битвах

— Значит, вы так устали, что вам неделю надо отсыпаться. А сейчас подкрепляйтесь. Второй раз приношу. Да вот спешила, опоздала. Доктор-то приказал через четыре часа вас накормить. Прошло-то больше.

— Вот и хорошо, что опоздали. Не волнуйтесь. Поспать лишний часок дали. Спасибо! — Она села и поправила волосы.

С большим аппетитом Тоня пообедала. Когда санитарка пришла за посудой, девушка спросила:

— Как старший лейтенант Гус чувствует?

— Какой Гус?

— Неужели вы не знаете?!

— У нас таких лейтенантов, капитанов и других столько перебывало! Да и сейчас их немало, разве узнаешь всех.

Тоня нахмурилась и ничего больше не спросила. Когда ушла санитарка, она подозвала сестру и попросила подать форму. Ей принесли шинель, большую, широкую, и такие же огромные сапоги.

На двоих хватит, — запахиваясь полами, тихо сказала девушка.

Через несколько минут она была уже у постели Гуса. Старший лейтенант крепко спал. Тоня заботливо укутала его, положила руку на лоб: «Не очень горячий».

— Во сне, видно, вас много раз звал. Что-то еще говорил. Отдавал команды. Рукой размахивал. Но с час как стих, — пояснил молодой парень с забинтованной головой.

— Шумел, говорите? — спросила она солдата с забинтованной головой.

— Долго. Он еще до того, как уснуть, все смотрел на дверь, не пришли ли вы.

— Покормили вас?

— Мы-то пообедали, а он отказался. Сказал, не хочет.

— Это плохо.

Тоня ушла и вернулась с толстушкой-санитаркой и обедом. Разбудила Гуса. Когда он увидел ее, повеселел.

— Ты совсем куда-то пропала. Ждал, ждал. Задремал. Во сне ты все снилась мне. Еще собака та... Снаряды «катюш» рвались. Искал рукой тебя, хотел прикрыть... Тот длиннущий офицер с солдатами, что гнался за нами, когда мы возвращались к себе, с его истеричными выкриками: «Сдавайтесь, сдавайтесь! Все равно от нас не уйдете». Я-то тогда уже не слышал, ты мне после об этом написала. Но вот удивительно. Во сне хорошо слышал его голос. Отчетливо видел его... А это не хочу! — и Гус, морщась, отвернулся от обеда.

— Я же вам говорила, напрасно несем, — недовольно буркнула толстушка. — Такой сердитый...

Тоня, не обращая ни малейшего внимания на ропот санитарки, подставила еду, глазами и жестами сказала — надо есть. Гус решительно замотал головой.

Тоня написала: «Петя, прошу есть. Ты ослабнешь. Проваляешься много больше. Если не хочешь обижать меня, ешь через силу!»

Гус пробежал глазами по записке и помрачнел. Тоня помогла ему приподняться на подушке. Подала ложку, и он, на удивление санитарки, нехотя, но стал есть. С тремя перерывами, под настойчивым нажимом Тони съел весь обед.

— Вот видите, вас он слушается. А на мои уговоры так замахал рукой, куда там...

— Он не мог вас слышать. Он вообще никого не слышит. Старший лейтенант не только ранен, но у него и слух потерян.

— Вот оно что! — протянула сочувственно толстушка.

Тоня уложила поудобнее Гуса, легонько провела ладонью по его небритой, колючей щеке, укутала одеялом и, сказав жестами, что вечером навестит, зашагала к выходу. У двери обернулась, увидела улыбку Гуса, в глазах прочитала: «В какую шинелищу одели тебя!..»

На улице в лицо Тони ударили холодные дождевые капли. Она взглянула на небо. Низко плыли густые свинцовые облака. С фронта доносились наши глухие орудийные выстрелы, более отчетливо — отдельные разрывы вражеских мин и снарядов. В палатке Тоня разделась, улеглась на топчан, набросила шинель на одеяло.

«Здорово ослабла. Голова кружится. Руки и ноги слушаются плохо. Неужто потеря крови так сказывается? Не думаю. По-видимому, контузия и две изнурительные ночи... А возможно, все вместе...»

Поздним вечером она навестила Гуса. В палатке стало еще теснее: проходы заняли новые раненые. Тихо. Все спят. Слабая аккумуляторная лампочка плохо освещала помещение. Тоня с трудом пробралась к Гусу. Он дремал, но, едва она дотронулась до его плеча, раскрыл глаза и улыбнулся. Она жестом спросила о самочувствии.

— Лучше. Ноги уже отрываю от матраса, поднимаюсь на локоть. Аппетит появился. Ужин весь съел. Тебя поджидал. Знал, что придешь. И пришла. Не ошибся. Спасибо... Где-то наши? Выяснить не удалось?

Тоня написала: «Никто ничего не знает. Снялись быстро. Медсанбат всех лежащих раненых перевел сюда и также спешно уехал. Не беспокойся. Как только «приземлятся», Перекрестов немедленно будет здесь. Я очень довольна, что эти два человека теперь с нами. Что тебе еще надо?»

Она посветила фонариком, Гус прочитал.

— Ничего не надо. О тебе, признаюсь, начинаю беспокоиться. Ведь скоро уедешь...

Тоня дернула его за рукав — громко заговорил. Гус улыбнулся и снизил голос до шепота:

— Все уже спят... Кошмаром каким-то представляется мне наше расставание. Если бы работал — другое дело. А вот когда на койке приходится загорать, не знаю, куда и девать себя буду... Вообще, как уедешь, самое большее через пятидневку присылай мотоцикл. На всякий случай пусть захватят полушубок и форму. Если отпускать не будут, смотаюсь без разрешения. В роте подремонтируюсь...

Тоня решительно закачала головой: и не вздумай!

— Только в роту!