В двух битвах

— Вот это верно, — сказал Батов, встав со стула. На груди у него блеснули, играя на солнце, боевые ордена. — Об этом никогда не надо забывать. Ни на час!

Батов задал еще несколько вопросов, в частности по управлению боем. Хлебов и на них ответил. Было видно, к «игре» он подготовился основательно, хотя с подсчетом возможностей противника немного поднапутал, почувствовал это, покраснел. Согласившись с мотивированными уточнениями командующего, он быстро собрался с мыслями и снова обрел уверенность. На последний вопрос, касающийся взаимодействия с танкистами. Хлебов ответил спокойно, продуманно и убедительно.

После доклада командира 304-й дивизии и командиров танковых бригад оживленная дискуссия разгорелась по не совсем удачному докладу командира второго эшелона о вводе его соединения в бой. Батов наводящими вопросами тонко, очень умело и убедительно показал, как вредно упрощать вопрос ввода второго эшелона в сражение, недооценивать средства усиления, вопросы взаимодействия и выбор момента.

Занятия закончились получасовым подытоживающим выступлением Батова. С положительной стороны он отметил четырех командиров и в их числе Хлебова, говорил об итогах «игры», но ничего пока не сказал о предстоящем наступлении, хотя дата ему была уже известна, только предложил всем быть готовыми к получению боевого приказа. Посоветовал утром провести в течение двух-трех часов аналогичную «игру» в рамках своих соединений.

Хлебов, Золотов и Николаев возвращались, когда стало темнеть. Хлебов говорил:

— Полезная штука, ничего не скажешь. И если откровенно говорить, не знаю, как вас, а меня командарм многим порадовал. Противника, свои войска и вообще обстановку знает он до мельчайших деталей. А память какая! Никаких шпаргалок. Карта — и все. Страх не люблю, когда шпарят по шпаргалкам. И еще больше не уважаю, когда читают написанное второстепенными и третьестепенными лицами! В таких случаях прямо-таки душу воротит. И заметили еще: говорит коротко, не развозит, по-суворовски. Люблю таких. Ей-ей, люблю! За каких-нибудь семь часов целую армейскую наступательную операцию проиграли! Все командиры поговорили, и не по одному разу. А почему? Коротко, конкретно заставил говорить, лить воду не разрешал. И когда мы говорили, посмотрел, кто чем дышит, что знает, как ориентируется.

— А обратили внимание: на поднятом вами возможном оперативном контрударе не стал распространяться? — спросил Андрей.

— Не стал, верно, — оживился Хлебов. — Далековато махнул я. Там уже начинается высшая «материя». Большое начальство. Большие секреты. Но нельзя Батову не отдать должное в такте, корректности. Другой бы просто оборвал, мол, лезешь не в свое дело. А он — нет. От вопроса ушел, но чинно, благородно.

— Но вы заметили, Виктор Сергеевич, — вставил Золотов, — из штаба ни словом никто не обмолвился о предстоящем наступлении?

Хлебов усмехнулся:

— Как же не заметить. И это не случайно. Операцию-то разобрали свою, предстоящую. Мне кажется, дня через три, не позже, во всяком случае, получим приказ о наступлении. Сейчас крайне важно еще раз все тщательно проверить.

В машине, а затем в рыбачьей лодке при переправе через Дон разговор их уже перешел на неслужебные темы.

3. Сердце солдат

Весь день семнадцатого ноября в дивизии шла напряженная подготовка к предстоящему наступлению. Одновременно на переднем крае днем, на виду у противника, проводились земляные работы: углублялись траншеи, ходы сообщения. Усиленные оборонительные работы должны были внушить румынам мысль что русские намерены зимовать на этих позициях...

На другой день командир дивизии, закончив с командирами полков, приданных и поддерживающих частей «игру», выдвинулся со своего НП на местность. К концу рекогносцировки над Клетской появилось пятьдесят немецких «Юнкерсов-87». Они построились в большой круг и двумя заходами отбомбили станицу.

Этот налет очень походил на контрольный. Их осторожный подход к цели и прием бомбометания говорили об ожидании противником мощного наземного прикрытия Клетской. И, надо полагать, какие противоречивые чувства боролись в сознании старшего немецкого военачальника, когда он получил донесение о том, что по их самолетам с земли не было сделано ни единого выстрела. Станица мертва. Ни людей, ни техники.

А между тем в траншеях кипела работа. Агитаторы, политработники рассказывали воинам об издевательствах над советскими людьми и зверствах фашистов в Одессе, о подвигах героев...

Николаев зашел в одну из землянок, присел на пороге. Знакомый усатый солдат Тимофей Васильев рассказывал необстрелянным новичкам:

— И вот стукнуло меня. Не так чтоб сильно, но и не легко. Не обижаюсь. Война есть война. Кто кого перехитрит.

— Где тяпнуло-то? — раздался голосок из темного угла землянки.

Васильев добродушно усмехнулся: