Унтер-офицер и другие

Яни сразу же согласился на мое предложение, сказав, что до самой весны он свободен. Все равно он сейчас ничего не делает и охотно будет помогать нам до тех пор, пока не начнутся полевые работы.

Его старший брат Мишка, посасывая огромную цигарку, похожую по форме на рукоятку кнута, задумчиво почесал затылок и спросил:

— Выходит, вы в свою полицию набрали одних сопляков? Ну ладно, когда нужно будет им сопли вытереть на службе, позовете меня.

Старый Бубик, услышав это, прекратил свою работу.

— Так-так! — Он хрипловато хихикнул. — Вам и мужчин не мешало бы взять.

Яни со злостью стукнул кулаком по столу.

— Ну что ты за человек! Когда мы с винтовками по селу ходили, ты сам сидел под кроватью!

Я посмотрел на них: того и гляди поссорятся! Ох уж эти мне родственники, вот-вот до драки дело дойдет!

И чего этот Мишка так ехидничает? Быть может, он сам не прочь вступить в полицию? Нужно будет спросить у него.

Мишка тем временем посмотрел на меня и, выпустив из ноздрей густое облако дыма, пожал плечами.

— Ну что я вам могу сказать кроме того, что тот, у кого сейчас есть состояние или что-либо подобное, не больно-то спокойно чувствует себя… а вот у кого ничего нет, тянется к его добру… Что ты трясешь головой? Я это точно знаю, кое-что в жизни повидал.

Я протянул ему руку и предложил:

— Иди к нам, Мишка!

Но он неторопливо почесал себе затылок, затем деловито поинтересовался, куда именно ему предлагают идти, что он должен делать, так как бесчинствовать в своем родном селе вовсе не намерен, а уж если снова нужно брать в руки оружие, то он охотнее пошел бы в пограничники.

— Это так, — кивнул, глядя на него, отец. — Сейчас у нас туго с мясом, а там, на службе, нет-нет да и попадет в руки какой-нибудь глупый зайчишка… хе-хе-хе…

«Ну и народ! — удивился я в душе. — Выходит, для вас сейчас самое главное — это подстрелить зайца?!»

— Я тебе предлагаю быть патрульным, нести охранную службу, — строго сказал я Мишке, — а о мародерстве лучше и не мечтай!

Он хитро подмигнул мне и протянул руку. Видимо, думал, что для него самое главное оказаться на границе нашего села, а там, мол, мы все равно по его следам ходить не станем. Пусть думает как хочет, но мы его без внимания не оставим.

Старый Бубик достал из шкафа расписанную узорами кружку, чтобы выпить по этому поводу. Вино было страшно кислое. Кто знает, из чего только делают такую кислятину! На цвет оно синее, плавают в нем какие-то волокна, а если потрясти стакан, то в нем моментально появляется пена.

— Неплохое винцо, а? — подмигнул мне старик. — Пить вполне можно.

— Можно, — крякнул я. — Довольно мне, дядюшка Бубик. Нам ведь работать нужно, а если поймаем какого негодяя, то его допрашивать придется…

В хорошем настроении мы направились в комендатуру: Йошка Козма, Яни Бубик, Мишка Бубик и я. Хотя нас пока было всего четверо, но ничего, Йошка быстро найдет и других.

Когда мы вошли в комендатуру, майор Головкин все еще разговаривал с Имре Матэ.

Толковый мужик этот помощник секретаря сельской управы, добрый, тихий. Он был единственным человеком в управе, с кем можно поговорить по душам. Каждый раз, придя утром в управу, он выходил в коридор и медленно шел по нему, расспрашивая просителей, кто по какому делу пришел. Послушает просителя, а затем бормочет себе под нос:

— Так-так, душа человек, что же мы тут можем для тебя сделать…

Таким образом, многие прошения, которые, попади они в руки главного нотариуса, были бы обречены на провал, с его помощью решались положительно.

Надеяться на повышение Матэ вряд ли мог, так как ему было уже за пятьдесят.

По совету Жиги Мольнара майор хотел назначить Матэ старшим нотариусом, хотя бы до тех пор, пока временное венгерское правительство не пришлет на это место своего человека.

Однако старик заупрямился. Он никак не хотел занять столь почетную и ответственную должность. Он волновался, нервничал, потел, приводя на память десятки параграфов, доказывая, что согласно им ни при каких условиях и ни из чьих рук он не может принять столь высокое назначение…

Беседа эта затянулась и стала походить на спектакль. Келемену, знающему о редком упрямстве Матэ, надоело это, и он даже перестал переводить слова старого упрямца майору. А Матэ, как ни в чем не бывало, стоял на своем и никак не хотел понимать того, что все формальности в данной обстановке отменили не районные или областные власти и не министерство, а война, и с этим никак нельзя не считаться.

Келемена даже в сон начало клонить.

Ирен зажгла лампу и, спустив на окнах шторы затемнения, подсела к столу, сложив руки на коленях. Она тяжело вздохнула.

О чем она думала? Вид у нее был довольно уставший. Ей бы уже пора идти домой. Но где теперь ее дом? Временно девушку приютил Жига Мольнар, хотя я не знаю, куда он ее умудрился поместить и чем кормить будет. У Мольнара большая семья: жена и пятеро ребятишек. Они ютятся в крохотном домике, где всего одна комната да кухонька…

В комнату вошел посыльный и, отдав майору честь, передал ему какую-то бумагу.