Унтер-офицер и другие

Человек раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не сказал, а только пошевелил губами. С ужасом в глазах он смотрел вслед удалявшемуся майору.

Меня охватил приступ злости: об ужине и отдыхе не могло быть и речи. И все из-за этого маленького человечка, похожего на лягушку!

«Ну, подожди, мерзавец, я тебе покажу!» — мысленно выругался я.

— Куда ты его поведешь? — спросил Мольнар, не глядя на меня и закусив уголки губ, словно боясь рассмеяться.

— Куда? — повторил я сердито. — В полицию.

Мольнар отвернулся, что-то поискал на подоконнике, а затем протянул мне кусок хлеба.

— Возьми, чтобы с голоду не умереть, — сказал он и быстро вышел в коридор, где, как мне показалось, прислонился к стене и, видимо, расхохотался.

Я посмотрел на Ирен и заметил, что у нее тоже дрожат уголки рта, а глаза хитрые-хитрые. По правде говоря, я на ее месте тоже засмеялся бы…

Она дала мне керосиновую лампу, чтобы в полиции был свет. Когда она произнесла слово «полиция», то ее лицо исказилось, и, чтобы не рассмеяться, она закрыла лицо ладонью.

Что же это такое в самом деле? Я взял винтовку и крикнул арестованному:

— Шагом марш!

Чем дальше шел несчастный человечек, тем чаще спотыкался и беспрестанно оглядывался, словно боялся, что пришел его последний час.

Идя за ним, я размышлял, не заберут ли меня и на этот раз советские патрули: вот когда мне майору стыдно будет в глаза смотреть!

Однако в пути ничего со мной не произошло, и мы благополучно добрались до дома, в котором никто не жил.

Я вошел в него следом за арестованным, зажег лампу. В первой комнате у стены стояло несколько стульев.

«По крайней мере, хоть сесть можно», — мелькнуло у меня в голове.

— Прошу вас, господин часовой… — жалобно залепетал человечек. — Я вижу, тут и дрова есть, я бы мог растопить печку…

— Тихо! — грубо оборвал я его.

Мало того, что он испортил мне всю ночь, так еще и говорить вздумал!

Я поставил лампу на подоконник и запер дверь. И только тут вспомнил, что винтовка-то моя даже не заряжена. Пока человечек устраивался в углу, я незаметно зарядил винтовку.

Вскоре я понял, что идея затопить печь была явно неплохой, так как в помещении был страшный холод. Здесь, видимо, давно не топили, и от стен так и несло холодом.

— Затапливай печь! — приказал я.

Человечек живо засуетился, и скоро в печке весело затрещал огонь, а в комнате стало немного уютнее.

Тут я почувствовал, что голоден, да и по времени уже пора было поужинать. Я отломил кусок хлеба, дал арестованному и начал есть свою половину.

Он посмотрел на меня благодарным взглядом и торопливо начал рассказывать, что ни в чем не виновен, что тут произошло какое-то ужасное недоразумение. Он якобы помогал советским солдатам грузить продукты на повозки, уже закончил всю работу, как вдруг, откуда ни возьмись, появился огромный солдат в казацкой шапке и, схватив его за шиворот, привел в комендатуру.

Я снова прикрикнул на него.

«Ну и мерзавец! — подумал я. — Хочет прикинуться невинным барашком… Завтра я его допрошу! Пусть товарищу майору расскажет свою сказку! Дурака тоже нашел! На самом офицерская шинель добротного сукна. Наверное, большой шишкой был, а теперь прикидывается».

Но если он немец, тогда откуда же он так хорошо знает венгерский язык?!

Я пригляделся к нему. Худое, обросшее щетиной лицо, несколько искривленный нос, словно по нему когда-то сильно ударили. Переднего зуба во рту не хватает, остальные все желтые от никотина. И вдруг мне показалось, что я где-то видел это лицо. Но где и когда?

— Возьми себе стул, поставь в угол, — сказал я ему. — Садись. Но если попытаешься бежать, то пеняй сам на себя!

— Что вы, что вы, дорогой господин часовой, и не подумаю…

— Тихо!

— Слушаюсь, пожалуйста!

Сидим, дремлем. Часы показывают одиннадцатый час. Чувствуя, что вот-вот засну, я решил, что, пожалуй, лучше поговорить с ним.

— Собственно говоря, за что вас задержали?

Человечек снова начал было твердить, что он ничего плохого не делал, да и не мог сделать, так как человек он смирный, а единственное оружие, которое он когда-либо держал в руках, — это портновские ножницы…

— Что-что?

— Портновские ножницы. Я, видите ли, портной, живу в Кешерюкуте, зовут меня Адам Мюллер… Видите ли, мой зять увидел… как бы вам получше сказать… нашел несколько немецких шинелей…

— Украл, что ли?

— Боже упаси! Как вы могли такое подумать? Мне пятьдесят два года, но я ни разу в жизни не взял в руки чужого…

— Хорошо, хорошо, продолжайте!

— Вот я и говорю, зять мой принес мне эти шинельки и попросил, чтобы я из одной сшил пальто ему, из другой — его жене, из третьей — старшему сыну, а так как заплатить за работу ему было нечем, он и мне дал одну шинельку. Изволите ли знать, господин начальник, зять мой — человек бедный, как церковная крыса, живет случайной работой: у него суставы больные, и потому он не может долго работать…

«А что, если этот человечек и на самом деле Мюллер? Постой-ка… Ну конечно же! Вот где я его видел! На осенней ярмарке в Варьяше он торговал бархатными брюками в одной из палаток… Да, подвела его гитлеровская шинель!»

— Документы у вас есть?

Адам поспешно вынул документы: