Унтер-офицер и другие

По склону холма между виноградниками спускалась группа советских солдат, которые несли на плечах разобранные минометы и пулеметы и что-то пели.

Мы покричали им и помахали руками.

Фекете посмотрел на нас с улыбкой и сказал:

— Я в свое время выучил несколько русских слов. — И, сложив руки рупором, громко прокричал по-русски: — Здравствуйте, товарищи!

— Эти слова и я знаю, — заметил Бубик. — Ну ладно, пошли скорее!

Советские солдаты были довольно далеко от нас и, видимо, не слышали нашего приветствия. Может быть, они даже не заметили ни нас, ни нашего размахивания руками. Однако это нисколько не испортило нашего радостного настроения. Быстро собрав свои немудреные пожитки, мы тронулись в путь.

Бубик шагал широко и командовал:

— Шире шаг! Пошевеливайтесь! Бегом марш!

Мы охотно выполняли все его команды.

Шел такой густой снег, что села почти не было видно.

«Неважно, — мысленно утешал я себя. — Через какие-нибудь полчаса будем дома. Мама… Дорогая мама! Я даже знаю, какими словами она меня встретит. Наверное, ругать будет… А на плиту поставит кастрюльку, в которой каждый день варила для меня что-нибудь вкусненькое».

Мы идем по открытому месту не таясь. Кончились наши мытарства. Больше нам уже не нужно будет скрываться и прятаться!

Вдруг Бубик остановился и, обернувшись к нам, сказал:

— Смотрите! Кажется, там русский человек! — Он улыбнулся, но улыбка его была несколько неуверенной.

Сердце у меня сильно забилось.

Из-за снежной завесы появились три советских солдата. У того, что шел впереди, на рукаве шинели виднелась красная повязка. Он показался нам великаном: таким высоким он был. Из-под шапки-ушанки выбилась густая прядь светлых волос. Цвета его глаз я разглядеть не смог, так как солдат жмурился, чтобы снег не попал в глаза.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался с русскими Фекете.

Белокурый великан рывком сорвал с плеча автомат и, направив его дуло на нас, крикнул:

— Стой! — И еще что-то, чего мы, разумеется, не поняли.

Мы инстинктивно подняли руки вверх. Солдаты подошли к нам ближе. Великан внимательно оглядел каждого из нас с головы до ног. Глаза у него потемнели, и он что-то крикнул. Никто из нас не понял, что он сказал, но мне показалось, что он выругался.

Сначала я удивился такой встрече, но, представив себя в их положении, понял, что иначе они действовать не могли. Как они должны были поступить, увидев, как с горы, где еще вчера шел жаркий, кровопролитный бой, спускаются четверо обросших, вооруженных мужчин, причем один из них в форме солдата хортистской армии, а другой — в офицерских брюках и сапогах…

Хорошо еще, что они не скосили нас очередью из автомата!

Один из солдат подскочил к нам и, не успели мы опомниться, отобрал у нас сначала винтовки, а затем, быстро обыскав нас, — пистолеты и патроны. Сделав это, он посмотрел на нас, и взгляд его не сулил нам ничего хорошего.

Великан что-то спросил, и из всех слов, которые он произнес, я понял одно-единственное: «Партизан».

— Да-да… Мы мадьярский партизан! — чуть ли не хором заговорили мы.

Однако русские не обратили на наш жалкий лепет никакого внимания и под охраной повели нас в село. Наверное, если бы меня окатили холодной водой, то и тогда я чувствовал бы себя лучше.

«Видать, такие уж мы несчастливые, — думал я, — если прошли через столько бед и так бездарно закончили».

— Черт возьми! — с разочарованием вырвалось у меня.

Один из русских солдат наставил на меня автомат и со злостью повторил по-венгерски:

— Черт! Черт!

«Ох уж эти русские, они даже по-венгерски кое-что успели выучить», — подумал я и невольно поднял вверх руки.

Когда мы пришли в село, было совсем темно.

По улицам села время от времени проезжали советские грузовики, в кузовах которых сидели вооруженные солдаты. Во дворах стояли машины незнакомых марок и повозки, запряженные лошадьми. Вдоль всей улицы Йожефа стояли орудия на высоких лафетах. Односельчан не было видно. На глаза нам попался лишь один Вадоцкий, который что-то услужливо объяснял русским солдатам, размахивая при этом обеими руками, кивая головой и, как мне показалось, даже шевеля ушами.

Когда мы проходили мимо его дома, он удивленно вытаращил на нас глаза и широко раскрыл рот, а закрыть его забыл и беззвучно шевелил губами, словно рыба, выброшенная из воды на берег.

Лавка бакалейщика Шипоша сгорела дотла, на тротуаре валялись лишь металлические жалюзи. В здании сельской управы в окнах не осталось ни одного целого стекла. Половину колокольни католического собора снесло снарядом, и на земле валялись обломки кирпича, битая черепица, куски штукатурки…

Мы свернули к дому управляющего. У ворот стояли часовые, и по веткам деревьев тянулся телефонный провод. На стене дома что-то было написано по-русски красной краской.

Когда мы подошли к воротам, из них как раз выехала крытая машина.

Великан вошел в дом.

Мы растерянно смотрели на двух часовых, что стояли по обе стороны ворот.

Постепенно я осмелел и, поднеся к губам два оттопыренных пальца, несколько раз подряд повторил:

— Сигарет… сигарет…