Unknown

Тут хотелось бы обратить внимание на условность и ограниченность противопоставления предмета деятельности самой деятельности, ведь сама деятельность не может быть беспредметной и, в конечном счете, предметом человеческой деятельности всегда является человек. Однако сам характер опредмечивания человеческих сущностных сил и превращения природы, в том числе и своей собственной социальной природы в эти силы, само присвоение как присвоение предмета в своей отчужденной форме развивается по логике вещности, приобретает вещный характер, то есть отчужденный от человеческой сущности. Отсюда и пренебрежение к такому опредмечиванию со стороны философского идеализма, который и отождествляет опредмечивание и отчуждение, часто считая его необходимым побочным продуктом и средством развития духа. Обратное присвоение отчужденного идеализм (умный идеализм) видит в присвоении человеком идеальных форм человеческой деятельности, где предметность, по видимости, «снимается».

На этом фактическом основании, на том, что всеобщая, всеобщественная природа предмета в человеческой деятельности отчуждается и от человека, и от предмета, превращающегося во внешнюю вещь, и произрастает философский идеализм. Тем не менее, он схватывает в абстрактной форме, только как идеальное, эту всеобщую природу человеческой предметно-практической деятельности. Первым это сделали Сократ и Платон (точнее, Платон от имени Сократа-персонажа диалогов). И есть основания думать, что по-другому, то есть в условиях потери всеобщей природы предмета в вещи и приобретении этой всеобщей природы в форме идей, как идеальное, в реальной практике сделать эту всеобщую природу предметом освоения для человека было бы невозможно (не противопоставив идеальное материальному, в отличие от материализма, вплоть до спинозовского, который этого не делал). А без того, чтобы идеальное само стало предметом человеческой деятельности, открыть эту всеобщую форму (развитие понятийного мышления) было бы невозможно. В этом историческая сила и необходимость идеализма. Она заключается в деятельностном подходе к миру и к человеку, несмотря на ограниченное самим характером опредмечивания понимание деятельности. Именно на этом этапе красота была понята и как идеальное, и как родовая характеристика человеческой деятельности. И только когда практически вопрос стал об изменении этого характера опредмечивания, такое понимание перестало быть истинным пониманием.

Развитие деятельностного подхода к человеку происходило по линии Сократ — Платон — Аристотель — Спиноза — Немецкая классическая философия — Марксизм. Этот факт часто игнорировался представителями материализма в философии в целом и в эстетике в частности — материализма, не обладающего ни понятием деятельности, ни понятием идеального. Такой материализм третирует идеализм именно за то, что составляет истину идеализма (лучше — его «рациональное зерно»).

Например, Сократа критикуют за субъективизм, то есть за то, что он связывает красоту с деятельностью человека. Особенно это подчеркивается в отношении идеальной деятельности, которую Сократ открывает в чистом виде и которую, собственно, понимает как деятельность человека — то есть существа, выступающего с позиций общественного целого. И дело тут вовсе не в исторической ограниченности Сократа, дескать, он как идеолог рабовладельцев презирал физический труд, а потому возводил идеальную деятельность в ранг наивысшей, абсолютизируя ее значение. Во-первых, точно так же он относился к деятельности многих свободных рабовладельцев, признанной и признаваемой в тогдашних Афинах вполне достойной. Но даже это не главное. Сократ Платона, которого мы знаем по “Диалогам”, и собственно Платон как раз и ставят вопрос о такой деятельности — о всеобщей деятельности. Разделенной, частичной вещной деятельности они противопоставляют то общее, обязательное, с чем такая деятельность должна сообразовываться. То, что это общее оказывается идеальным, относящимся к миру идей, указывает на противоречие и саморазорванность самой этой деятельности, самой общественной практики, где между частичным и всеобщим лежит непроходимая пропасть, непереходимая черта разных миров — мира идей и мира вещей. И, тем не менее, даже они, по Платону, пересекаются в точке общественного блага.