Unknown

В лучшем случае, к обществу была бы применима мерка механицизма, то есть мерка индивидная, а не общественная. А это — только мерка внешней целостности общества как соединения деталей, а не определяемая его внутренней целостностью, с необходимостью разрушающаяся самим характером деятельности человека, и с той же необходимостью восстанавливающаяся в соответствии с характером этого разрушения (отчуждения). Другими словами, общественная жизнь полностью подчинялась бы только мере движения вещей. Протагоровское «Человек — мера всех вещей» превращается в реальном общественном движении в «вещи — мера человека». И тенденция к этому действительно очень мощная. Механицизм (механистический материализм в применении к общественным процессам) схватывает только одну эту эмпирическую сторону общественного движения, точнее, даже его промежуточный результат — раздробленность человека в индивидности и раздробленном вещном движении индивидов. Идеализм же окольным путем все-таки взывает к целостности человека и человеческой деятельности, а на деле — к наличному бытию, к существующим отчужденным формам этого самовосстановления, которые наиболее отчуждены от предметной деятельности, являясь своим-другим этой деятельности, к идеальным формам — идеальной стороне деятельности (к сознанию или, как у Гегеля, — к самосознанию).

Но частичная и всеобщая (всеобщественная) деятельности человека не находятся в параллельных мирах, не существуют отдельно друг от друга.

Напротив, в частичной деятельности отдельных индивидов (несовпадение сущности и существования человека), в вещности бытия этих индивидов (общественные отношения вещей как вещные отношения людей), в реальном каждодневном сведении предметности к вещности в деятельности человека (чисто материальной предметности) и заключается сущность отчуждения, отражающаяся и выражающаяся в идеальных отчужденных формах общественной деятельности. И в этих же формах частичная деятельность стремится к своему собственному отрицанию, но пока только идеально, так как они сами остаются частичными формами. В идеалистической философии это приобретает искаженный вид сродни обратной перспективе на канонических православных иконах, как угол зрения бога на человека (отчужденного от себя в бога человека).

«Так как человек равнозначен самосознанию, то его отчужденная предметная сущность, или вещность (то, что есть для него предмет, а предметом поистине является для него только то, что есть для него существенный предмет, что, следовательно, есть его предметная сущность. Так как субъектом делается не действительный человек как таковой и, следовательно, не природа — ведь человек есть человеческая природа, — а только абстракция человека, самосознание, то вещность может быть только отчужденным самосознанием) тождественна с отчужденным самосознанием, и вещность положена этим отчуждением. Вполне естественно как то, что живое, природное, наделенное и одаренное предметными, т.е. материальными, сущностными силами существо обладает также действительными природными предметами своей сущности, так и то, что его самоотчуждение есть полагание некоторого действительного, но выступающего в форме внешности и, значит, не принадлежащего к его сущности и господствующего над ним предметного мира. В этом нет ничего непонятного и загадочного. Скорее, было бы загадочно обратное. Но столь же ясно и то, что самосознание посредством своего отчуждения может полагать только вещность, т.е. опять-таки только абстрактную вещь, вещь абстракции, а не действительную вещь. Далее ясно, что вещность не представляет поэтому ничего самостоятельного, существенного по отношению к самосознанию, а является только чистым созданием, чем-то полагаемым им, и что это полагаемое, вместо того чтобы подтверждать само себя, есть только подтверждение акта полагания, закрепляющего на мгновение свою энергию в виде продукта и сообщающего ему для видимости, — но опять-таки только на мгновение, — роль самостоятельного, действительного предмета» [3], — кратко резюмировал К. Маркс воззрение Г. Гегеля.

Но это не значит, что такое изображение с обратной перспективой полностью ошибочно и не верно. Эта искаженная оптика все же позволяет видеть нечто существенное, а главное — сущностное, константное в деятельности человека как таковой, несмотря на то, что движение деятельности выступает не как предметное движение через вещность к идеальному, а как идеальное движение, порождающее вещность. Потому идеализм в понимании чувств и оказывается прав по отношению к механистическому созерцательному материализму.