Unknown

«Мы только что расстались с тобой, мой любимый меткий стрелок, проведя прекрасный день в тире Шермана (тир для стендовой стрельбы – ​​запомнит ли она это название?). У меня все еще звенит в ушах. Всякий раз, когда мы стреляем, я разрываюсь между огромной гордостью за твои способности, завистью к ним и страхом. Я не знаю, когда ты это прочтешь, и прочтешь ли вообще. Может быть, у меня хватит смелости рассказать тебе, прежде чем я умру (или сделаю что-то настолько непростительное, что твоя мать расскажет... нет, она не сделает этого. Несмотря ни на что, я никогда не встречал более порядочного человека, чем Клэр. Она сдержит свое слово).

Я испытываю странное чувство при написании этого письма. Я знаю, что со временем ты узнаешь, кто ты, а возможно, и что ты из себя представляешь. Но я понятия не имею, как ты придешь к этому знанию. Открою ли я для тебя что-то неизвестное о тебе самой, или это уже будут устаревшие новости, когда ты найдешь письмо? Я могу только надеяться, что мне удалось спасти твою жизнь в любом случае. И что ты это поймешь рано или поздно.

Прости, дорогая, за излишнюю эмоциональность. Последнее, что мне хотелось бы сделать, это растревожить тебя. Я совершенно уверен в тебе. Но я твой отец, и поэтому подвержен страхам, которые испытывают все родители: что с твоим ребенком случится что-то ужасное и непредсказуемое, а ты будешь не в силах защитить его. Правда заключается в том, что не по своей вине, ты...»

Здесь он передумал несколько раз, написав «опасный человек», исправив это на «всегда в опасности», затем, в свою очередь, зачеркнув это и добавив «в опасном положении», вычеркнув и это, и обведя кружком «опасный человек», хотя и с вопросительным знаком.

– Я понимаю, папочка, – пробормотала она. – О чем ты говоришь? Я…

Звук заставил слова застрять в горле. В холле послышались шаги. Медленные, уверенные шаги. Мужские. Все волоски на ее теле встали дыбом.

В холле горел свет, и на мгновение фигура, возникшая в дверях кабинета, заслонила его. Брианна в ошеломлении смотрела на пришедшего.

– Что ты здесь делаешь?

Говоря, она поднималась со стула, пытаясь нащупать хоть что-то, что можно было бы использовать в качестве оружия, а ее разум сильно отставал от ее тела, еще не способный пробиться сквозь туман ужаса, охватившего ее.

– Я пришел за тобой, детка, – сказал он, ухмыляясь. – И за золотом.

Он положил что-то на стол: первое письмо ее родителей.

– «Скажите Джему, что Испанец охраняет его», – процитировал Роб Камерон, похлопывая по нему. – Я подумал, может, лучше тебе сказать это Джему. И скажи ему, чтобы он показал мне, где этот Испанец. Если хочешь, чтобы он остался в живых, понимаешь? Хотя, это тебе решать.

Его ухмылка стала еще шире.

– Босс.

ГЛАВА 92

ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ II

Брест

[город-порт на западе Франции, на полуострове Бретань – прим. перев.]

ДЖЕЙМИ ОЧЕНЬ ПЕРЕЖИВАЛ, видя, как Дженни со всем справляется. Он заметил, что у неё от страха тряслись поджилки, когда она впервые говорила по-французски с настоящим французом: в ямке на её шее, словно пойманный колибри, трепетал пульс. Но boulanger (булочник, франц. – прим. перев.) понял её: в Бресте было полно иностранцев, и её необычный акцент не вызвал особого интереса; а когда мужчина взял у неё пенни и протянул багет с сыром и оливками, Джейми захотелось одновременно смеяться и плакать при виде полного восторга на её лице.