Unknown

Глаза Баккли были закрыты и не открылись, пока он не закончил свою молитву. Тогда он открыл их и перевёл взгляд с Роджера на вершину холма, где невидимые камни всё ещё пели хором свою зловещую песню о расщеплённом времени: отсюда она походила, слава Богу, всего лишь на жуткий жалобный вой, от которого заныли зубы.

– Да, – ответил Баккли. – Я подумал, что ты не сможешь убраться оттуда сам.

– Я не мог.

Роджер опять лёг на землю: голова кружилась, и всё болело.

– Спасибо, – добавил он мгновение спустя.

Он чувствовал огромную пустоту внутри, безграничную, словно бледнеющее небо.

– Не за что. Может, это поможет мне загладить вину за то, что я подвёл тебя под виселицу, – отмахнулся Баккли. – Что теперь?

Роджер уставился в небо, медленно вращающееся над головой. От этого у него ещё сильнее закружилась голова, поэтому он закрыл глаза и протянул руку.

– Теперь мы едем домой, – прохрипел он. – И думаем снова. Помоги мне подняться.

ГЛАВА 86

ВЭЛЛИ-ФОРДЖ

УИЛЬЯМ БЫЛ в военной форме.

– Это необходимо, – сказал он отцу. – Дэнзелл Хантер – человек очень совестливый и принципиальный. Я не могу вывезти его из американского лагеря без надлежащего разрешения его офицера. Думаю, он не поехал бы. Но если я смогу получить разрешение, - а я полагаю, что это удастся, – тогда, я думаю, он приедет.

Но, очевидно, чтобы получить формальное разрешение на услуги хирурга континентальной армии, нужно попросить об этом официально. А это означало, что надо ехать в новый зимний штаб Вашингтона в Вэлли-Фордж в красном мундире, независимо от того, что произойдет дальше.

Лорд Джон на мгновение прикрыл глаза, ясно представляя, что именно может случиться, а затем открыл их и отрывисто сказал:

– Хорошо. Ты возьмешь с собой слугу?

– Нет, – удивился Уильям. – Зачем он мне нужен?

– Ухаживать за лошадьми, приводить в порядок твои вещи и быть твоими глазами на затылке, - ответил отец, взглянув на него так, словно давая понять, что уж это он должен был бы знать.

Поэтому Вилли не стал переспрашивать: «Лошадьми?» или «Какими вещами?», а просто кивнул и сказал:

– Спасибо, папа. Не мог бы ты найти для меня подходящего человека?

«Подходящим» оказался некий Коленсо Барагванат, низкорослый юноша из Корнуолла, который прибыл с войсками Хау в качестве конюха. Надо отдать ему должное, в лошадях он разбирался.

У них было четыре лошади и вьючный мул, нагруженный свиными боками, четырьмя или пятью жирными индейками, мешками с картофелем и репой, а также большим бочонком сидра.

– Если условия хотя бы наполовину так плохи, как я предполагаю, – сказал ему отец, наблюдая за процессом навьючивания мула, – в обмен на это командир предоставит тебе услуги половины батальона, не говоря уже о хирурге.

– Благодарю, папа, – снова сказал Уильям и вскочил в седло; его новый капитанский горжет был прикреплен под горлом, а белый флаг перемирия аккуратно сложен в седельную сумку.

Долина Вэлли-Фордж выглядела, как гигантский лагерь обреченных угольщиков. Место это было практически лесом, по крайней мере, до того, как солдаты Вашингтона начали рубить все деревья, попадавшие в их поле зрения. Повсюду валялись вывороченные пни, а землю покрывали сломанные ветки. Огромные костры горели тут и там, и везде виднелись сложенные в груды бревна. Континенталы старались построить хижины как можно быстрее – и еле успевали сделать это, поскольку три или четыре часа назад начался снегопад, и лагерь уже весь покрылся снегом, словно белым одеялом.

Уильям надеялся, что дозорные смогут рассмотреть флаг перемирия.

– Так, а теперь ты поскачешь впереди меня, – сказал он Коленсо, протягивая парню длинную палку, к которой привязал флаг. Глаза юнца расширились от ужаса.

– Как, я?

– Да, ты, – нетерпеливо сказал Вилли. – Вперед, или я надеру тебе задницу.

Когда они входили в лагерь, Уильям чувствовал, как у него по спине бегут мурашки. Коленсо сидел в седле, скорчившись, будто обезьянка, держа флаг настолько низко, насколько осмеливался, и бормотал странные ругательства на корнуэльском языке. Левая рука Уильяма тоже зудела, как бы стремясь нащупать рукоятку меча или пистолета. Но он пришел безоружным. Если американцы захотят пристрелить его, то пристрелят, вооруженного или нет, а прийти безоружным было знаком честных намерений. Поэтому, несмотря на снег, Вилли отбросил полы своего плаща, чтобы показать, что у него нет оружия, и медленно двинулся навстречу буре.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ прошли хорошо. Никто в Вилли не выстрелил, и он был направлен к полковнику Престону, высокому мужчине в форме Континентальной армии, рваной настолько, что она напоминала лохмотья; тот посмотрел на Уильяма подозрительно, но с удивительной благосклонностью выслушал его просьбу. Разрешение было дано, но, поскольку это была американская армия, оно означало не столько позволение забрать с собой хирурга, сколько право спросить хирурга, поедет ли он с ним.