Unknown

Я немного отошла назад, прихорашиваясь. Откровенно говоря, я удивилась, обнаружив, насколько хорошо выгляжу. В течение долгих месяцев путешествия, отступления и сражений в рядах Континентальной армии моя жизнь сводилась к самому главному: выживанию и работе. И даже имей я зеркало, мне было бы абсолютно не важно, что в нём отражается.

На самом деле, я подсознательно ожидала обнаружить в зеркале ведьму - потёртую жизнью женщину с растрёпанными седыми волосами и свирепым выражением лица. Возможно, с одним-двумя длинными волосками на подбородке.

Вместо этого… Ну, меня всё ещё можно было узнать. Мои волосы (не в чепце, а под плоской соломенной шляпкой с изящным букетиком маргариток из ткани) были собраны сзади. Но вокруг висков вились симпатичные лёгкие прядки, а из-под новых очков с удивительно наивным предвкушением смотрели яркие, словно прозрачный янтарь, глаза.

Конечно, у меня были соответствующие возрасту мелкие и глубокие морщины, но в целом лицо мирно покоилось на костях, не стекая в районе щёк и подбородка на шею. А корсаж слегка подчёркивал округлости моих грудей: королевский военно-морской флот обильно кормил нас во время морского путешествия, и я немного набрала вес, потерянный в ходе долгого отступления из Тикондероги.

– Ну, всё и правда не так плохо, – произнесла я с таким удивлением, что Джейми и мистер Льюис засмеялись.

Я с большим сожалением сняла свои очки: Джейми выбрал очки для чтения в простой стальной оправе, так что их можно было забрать сразу же, – тогда как мою пару мистер Льюис обещал подготовить завтра к полудню, вставив стёкла в золотую оправу, и мы вышли из магазина, чтобы взяться за наше следующее дело – печатный пресс Джейми.

– ГДЕ СЕГОДНЯ С УТРА ЙЕН? – спросила я, когда мы добрались до Принсес-стрит (англ. Princes Street букв. «улица Принцев» — одна из центральных улиц Эдинбурга – прим. перев.).

Он уже ушёл, когда я проснулась, – «испарился, не оставив и следа» (аллюзия на пьесу «Буря» У. Шекспира, слова Просперо из 1 сцены IV акта. – прим. перев.), не то что весточки о своём местонахождении.

– Ты не думаешь, что он решил сбежать, вместо того чтобы ехать домой?

– Если и решил, то я приволоку его обратно и фарш из него сделаю, и он это прекрасно знает, – рассеянно ответил Джейми, глядя через парк на массивную громаду замка на скале, и надел очки — напрасно, — чтобы проверить, есть ли разница. – Нет, я думаю, что он скорее всего пошёл в бордель.

– В одиннадцать утра? – выпалила я.

– Ну, насчёт этого правил нет, – мягко ответил Джейми, снимая очки, заворачивая их в носовой платок и убирая в спорран. – Время от времени я и сам занимаюсь этим по утрам. Хотя сомневаюсь, что прямо сейчас он предаётся телесным утехам, – добавил он. – Я велел ему пойти проверить, по-прежнему ли владелицей этого заведения является мадам Жанна. И если так, то она расскажет мне обо всем больше и гораздо быстрее, чем кто-либо ещё в Эдинбурге. В этом случае я загляну к ней днём.

– А, – произнесла я.

На самом деле мне не понравилась идея его визита и приятной беседы тет-а-тет с элегантной француженкой, которая когда-то была партнёршей Джейми по контрабанде виски, но я согласилась, что это сэкономит время.

– А где в одиннадцать утра Энди Белл, как ты думаешь?

– В постели, – тут же ответил Джейми. – Спит, – добавил он с улыбкой, увидев выражение моего лица. – Печатники, как правило, компанейский народ, и по вечерам они собираются в тавернах. Я не знаю ни одного, кто вставал бы с жаворонками, если только у него нет младенцев с коликами.

– Предлагаешь вытащить его из постели? – спросила я, шагая шире, чтобы не отставать.

– Нет, мы найдём его в обед у Моубрея, – ответил он. – Белл – гравёр, ему нужен свет для работы, поэтому он встаёт к полудню. И чаще всего ест у Моубрея. Я только хочу посмотреть, сгорела его типография или нет. И использует ли шельмец мой пресс.

– Ты говоришь таким тоном, будто он попользовался твоей женой, – сказала я, позабавившись тем, как мрачно прозвучала его последняя фраза.

Он негромко хмыкнул в шотландской манере, признавая, что шутка удалась, но в то же время отказываясь над ней смеяться. Я и не подозревала о его столь сильных чувствах к печатному прессу, но, в конце концов, Джейми был разлучён с ним почти на двенадцать лет. «Ничего удивительного, что его любящее сердце забилось при мысли о долгожданном воссоединении со станком», – подумала я, развеселившись.

Возможно, ещё он боялся, что типография Энди Белла сгорела дотла. Страх был небеспочвенным. Его собственная печатная мастерская сгорела двенадцать лет назад: такие заведения были особенно уязвимы для огня, что объяснялось, как наличием небольшого открытого кузнечного горна для переплавки литер, так и большим количеством бумаги, чернил и тому подобных горючих веществ, хранившихся в помещении.

Мой живот негромко заурчал при мысли о полуденном обеде у Моубрея; я с удовольствием вспомнила наш последний — и единственный – визит туда, где среди прочих плотских удовольствий мы вкушали отменное устричное рагу и, – что ещё лучше, – охлаждённое белое вино.