– Ну, да. А что, у меня там пятно? – и повернул голову, чтобы посмотреть на плечо своей белой рубашки. Он бы не удивился, если бы оно там было, ведь Мэнди, бросив игру, ринулась к нему здороваться, приклеившись к его ногам с песочными объятьями. Роджер слегка обтряхнул ее, прежде чем поднять и как следует поцеловать, но...
– Я не о том, – сказала Бри, поджав на миг губы. – Просто... Что ты будешь говорить о... – и сделала жест, словно перерезает горло.
Его рука поднялась к распахнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал закругляющуюся линию: ощутимый, если коснуться, как цепочка из крошечных камушков под кожей. Немного поблекший, он по-прежнему хорошо заметный.
– Ничего.
Ее брови поднялись, и Роджер криво улыбнулся в ответ.
– Но что люди подумают?
– Полагаю, они просто решат, что я занимался аутоэротическим удушением и однажды зашел слишком далеко.
Хорошо знакомый с сельским Хайлендом, Роджер предполагал: это самое меньшее, что люди тут могли бы вообразить. Внешне его предполагаемая паства могла выглядеть пристойной... Но невозможно было себе представить более страшных развратников, чем набожные шотландские пресвитерианцы.
– Ты... э-э... Ты сказал доктору Уизерспуну... А что ты ему сказал? – спросила она теперь, после недолгого раздумья. – Я имею в виду... Он же должен был заметить.
– Ну, да. Он заметил. Только я ничего не сказал, так же как и он.
– Слушай, Бри, – сказал ей Роджер тогда, в первый день. – Выбор простой. Либо мы рассказываем всем абсолютную правду, или мы ничего им не говорим... или как можно ближе к ничего. И пусть думают, что хотят. Состряпать историю не получится, так ведь? Слишком высока вероятность проколоться.
Ей тогда это не понравилось: мысленным взором Роджер до сих пор видел, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и Брианна знала это. С решительным видом расправив плечи, она кивнула.
Разумеется, им пришлось довольно много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Но был уже конец 70-х, и полно людей в Штатах жили коммунами, а по Европе вереницами ржавых автобусов и потрепанных фургонов колесили стихийно образованные группы «путешественников», как они себя называли. Сквозь камни, помимо самих детей, Роджер и Бри пронесли очень мало. Но среди небольшого запаса вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, имелись два написанных от руки свидетельства о рождении, засвидетельствованных некой Клэр Бичем Рэндалл, доктором медицины, присутствовавшей при родах.
– Это положенная форма для домашних родов, – сказала Клэр, аккуратно выводя петельки своей подписи. – И я являюсь – или являлась, – уточнила она с кривой усмешкой, – зарегистрированным врачом с лицензией штата Массачусетс.
– Помощник хормейстера, – проговорила Бри сейчас, разглядывая его.
Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был чудесным – чистым и мягким, хотя в нем и начинали мельтешить насекомые. Он отмахнул от лица облачко мошкары и схватил быка за рога.
– Знаешь, я ходил туда не за работой. Я пошел... чтобы разобраться в себе. Быть или не быть священником.
Брианна остановилась как вкопанная и тут же спросила:
– И?..
– Пойдем, – Роджер нежно потянул ее, и она зашагала. – Нас заживо съедят, если мы тут останемся.
Пройдя мимо сарая через огород, они зашагали по дорожке, которая вела к заднему пастбищу. Роджер уже подоил двух коров, Милли и Блоссом, и те устроились на ночь – большие темные сгорбленные фигуры на лужайке, мирно пережевывающие жвачку.
– Я говорил тебе о Вестминстерском Исповедании веры, да? – это был эквивалент католического Никейского Символа веры – пресвитерианское изложение официально принятой доктрины. (Вестминстерское Исповедание веры – краткий свод кальвинистской религиозной доктрины, разработанный Вестминстерской ассамблеей в период Английской революции XVII века и утвержденный в качестве официальной доктрины пресвитерианских церквей Шотландии (1647 год) и Англии (1648 год). Никейский Символ веры, принятая на I Никейском соборе (325 год) большинством христианских исторических церквей формула вероисповедания. – прим. пер.).
– Угу.
– Так вот, понимаешь, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен буду поклясться, что принимаю все пункты Вестминстерского Исповедания. Я и принимал, когда... Ну, раньше.
«Я был так близко», – думал он. Ведь его почти рукоположили, когда в лице Стивена Боннета вмешалась судьба. Роджер должен был бросить все, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. «Имей в виду, я нисколько не жалею о том, что сделал это!» – Брианна шагала рядом с ним, рыжая и длинноногая, грациозная, словно тигрица, и даже подумать о том, что она так легко могла исчезнуть из его жизни навсегда... И он никогда бы не узнал своей дочери...
Роджер кашлянул, прочищая горло, и неосознанно коснулся шрама.
– И может быть, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен быть.
– Что изменилось? – спросила она с любопытством. – Что ты мог принять тогда и не можешь принять теперь?
«Что поменялось? – думал Роджер с иронией. – Хороший вопрос».