Угол атаки

За годы учебы в академии Ян понял, что обладает одним важным для врача качеством – он умеет чувствовать людей. Это было не самоуверенное «я тебя насквозь вижу», нет, просто он улавливал, что человек переживает, хорошо ему или не очень, доверяет он тебе или боится. Ян не был настолько самонадеян, чтобы слепо доверять своей интуиции, но вообще она редко подводила. И еще одно качество у него было – чутье на смерть. Он соображал, что больной нуждается в немедленной помощи, часто до того, как это становилось очевидно. Когда же при клиническом разборе его спрашивали, как он понял, что у пациента началось кровотечение из язвы желудка еще до первой рвоты кофейной гущей, Ян только руками разводил. Он действительно не знал, какой именно симптом привлек его внимание, просто будто кто-то отвесил ему пинка, когда он проходил мимо койки этого больного.

Сейчас это чутье противно шевельнулось, но Ян решил, что в небе оно работает неправильно.

Внезапно самолет тряхнуло, как на ухабе, и Ян вдруг понял, почему монашка поменялась местами с ребенком. Не хотела она смотреть в окно, просто во время аварийной посадки у тех, кто сидит в проходе, больше шансов выбраться из самолета живыми.

– Давайте поменяемся? – предложил он своей соседке.

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, спасибо.

– На всякий…

Старушка улыбнулась и приложила палец к губам.

– Какой город все-таки, глядел бы не нагляделся, – протянул Зайцев.

Иван кивнул и посмотрел вниз. С такой малой высоты он только людей не различал, а автобусы и машины было видно отлично. Вот полетела зеленая стрела электрички, а вот не спеша огибает город длинная гусеница товарняка… Стоящие поодаль трубы ТЭЦ выпускают дым, густой и курчавый как овечья шерсть, и он плывет вверх спокойно и величаво. Безветрие, ясный день, который в Северной столице выпадает раз-два за год. Солнце, бьющее в глаза здесь, на земле ласково заглядывает в окна, зовет на улицу… Кипит жизнь и радость, а он через полчаса перестанет быть частью этой радости. Как произойдет этот переход от жизни к смерти? Успеет ли он что-то почувствовать?

– Как будет, так и будет, – оборвал он себя.

Вдруг самолет качнуло, и загорелась лампочка отказа левого двигателя.

– Степаныч, вылезай, – крикнул Зайцев, но бортинженер уже и без команды спешил к своему рабочему месту.

– Аэрофлот три девять три, отказ левого двигателя, прошу заход по прямой, – сказал Зайцев в микрофон.

– Три девять три, заход по прямой разрешаю.

– Ну, ребята… – закусив губу, Лев Михайлович повернул штурвал влево.

Бортинженер пытался завести двигатель, тот вышел на режим, но тут же заглох, и больше уже не реагировал.

– Ничего, ничего, на одном посадим.

Только Лев Михайлович успел это сказать, как самолет снова качнуло, и тишина ударила по ушам. Отказал второй двигатель.

Вот и все, понял Иван.

– Ну что, на речку? – сказал Зайцев буднично.

– На речку.

Промелькнуло воспоминание, обрывистый берег с нависающими корнями узловатой березы, узкая полоска песка, камыши у берега и длинные дощатые мостки, теплые от солнца, по которым так здорово было разбежаться и нырнуть рыбкой или солдатиком, стараясь войти в воду как можно тише, без брызг. Родители, Лиза в сарафанчике… Может быть, эта секунда и станет его раем, растянувшись в вечности?

Иван тряхнул головой. Для них все кончено, но расслабляться рано. Надо утопить самолет в Неве, чтобы избежать гибели жителей города.

– Вань, ты же приводнялся? – вдруг спросил Зайцев.

– Так точно.

– Бери управление, сажай. Главное, не суетись, сейчас все время – твое.

– Принял. Оповестите кабинный экипаж.

Иван убрал закрылки и чуть потянул штурвал на себя. Время распухло, растянулось, как будто из него надули воздушный шарик. Казалось, час прошел, прежде чем они стукнулись о поверхность реки, и стекла кабины с шумом захлестнуло водой. Он едва успел подумать, что ошибся по тангажу, и сейчас они уйдут на дно, как вода схлынула, и он увидел перед собой каменную опору. Она стремительно увеличивалась и неслась Ивану прямо в лицо, так что как под микроскопом был виден каждый камень высокой гранитной башни и переплетение чугунной арки.

– Мост, сука.

– Сука мост, – подтвердил Лев Михайлович.

– Эх, тормоза бы…

– Сгруппируемся, мужики.

Иван положил руки на приборную панель и пригнул голову, понимая, что это не спасет, когда они со всей дури вмажутся в каменную опору. Зато если Гранкин в салоне не растеряется и нормально организует эвакуацию, то пассажиры останутся живы.

Самолет падал. В иллюминаторе по-прежнему было безмятежное синее небо, но Ян чувствовал, как они быстро неслись к земле. Он сжался, ожидая удара, после которого мир исчезнет. Тьма и чернота, а из того, что он себе сегодня навоображал, ничего не сбудется. Он не поселится в доме с эркерами, и не станет профессором, и никогда не наденет накрахмаленный двубортный халат. Через несколько минут судебные медики будут искать его тело среди обломков, а он ничем не сможет им помочь.