Угол атаки

И все равно обидно! А отвлечься нечем. Ян огляделся. Старушка увлеченно читала, то хмурясь, то улыбаясь, то поднимая брови – сочувствовала героям произведения, а монашка, убрав молитвенник, вдруг достала из сумки неожиданно яркое и пестрое вязание и принялась стремительно орудовать спицами. Парнишке рядом с ней, видимо, надоело созерцать облака, потому что он ерзал на сиденье, а когда встретился взглядом с Яном, показал ему язык. Колдунов в долгу не остался.

Мальчик засмеялся громко и так хорошо, что, кажется, все пассажиры переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Снижайтесь высота пятьсот, курс сто тридцать пять, – прозвучало в наушниках.

Ивану показалось, что связь необычайно чистая, а голос диспетчера нарочито будничный.

– Аэрофлот три девять три, высота пятьсот, курс сто тридцать пять, – повторил Зайцев.

– Три девять три, готовы зайти на посадку?

– Аэрофлот три девять три, ответ отрицательный, – сказал Лев Михайлович. – Остаток топлива две четыреста.

– Три девять три, занимайте зону ожидания Ленинград три, следуйте высота пятьсот метров.

Продублировав указания диспетчера, Зайцев шумно вздохнул:

– Вот она, моя лишняя тонна… Что, бортинженер, сколько нам еще по коробочке гонять?

– Минимум четыре круга, командир.

– Что ж, будем культурно развиваться, – фыркнул Зайцев, – любоваться видами Северной столицы.

Иван выглянул. Город лежал внизу как на ладони, строгий и просторный, в сетке прямых, будто по линейке проложенных улиц и проспектов. Серая гладь Невы поблескивала на солнце, сверкали купола соборов, словом, дух захватывало от этой величественной красоты.

– С земли передали, что грунтовая полоса на ремонте. Придется садиться на бетон, и в свете новых обстоятельств дура эта, конечно, у нас болтается ни богу свечка, ни черту кочерга, – вздохнул Лев Михайлович. – Павел Степанович, если у тебя никаких более важных дел нет, может, попробуешь еще разок? Хоть куда-то ее сдвинь с мертвой точки.

– Разрешите мне, – вызвался Иван.

– Нет, Иван Николаевич, извини, если кто и может расклинить эту чертову ногу, то только наш бортинженер. А ты мне здесь нужен.

Павел Степанович нырнул в люк.

– Если установит ногу на замок выпущенного положения, считай, пронесло.

Иван кивнул. В сущности, любая посадка самолета – это падение, только с очень малой высоты. Можно упасть на шасси и покатиться или на брюхо и заскользить по полосе, а им предстоит падать на стальную конструкцию, которая при контакте с бетоном полосы поведет себя непредсказуемо. В идеале подломится, но совершенно не исключено, что выйдет в салон самолета и устроит там… мясорубку устроит, хоть думать об этом совершенно не хочется.

Раздался звон металла о металл.

– Алексей Васильевич, – обратился Зайцев к штурману, – я понимаю, что это в твои обязанности не входит, но не мог бы ты пройти в салон? Мы сейчас визуально летим…

– Но Лев Михайлович… – начал Гранкин.

– На второй круг заходим, так что дорогу уже знаем. Прошу тебя, пожалуйста, помоги Наташе. Если, не дай бог, начнется паника, она одна не сумеет утихомирить народ.

– Хорошо, Лев Михайлович.

Гранкин вышел, а Зайцев, не оборачиваясь, крикнул:

– Ну что там, Степаныч? Подается?

Бортинженер высунулся из люка:

– Ответ отрицательный. Говоря по-русски, Харитон, Ульяна, Иван краткий.

– Поднажмешь еще?

Павел Степанович молча нырнул обратно, и раздался стук металла о металл вперемежку с необходимыми в таких ситуациях словами.

– Иван Николаевич, когда начнем заходить на глиссаду, ты тоже отправишься в салон на подмогу ребятам. Я очень боюсь паники. Пассажиры начнут метаться по салону, нарушат центровку или просто покалечатся. Сам понимаешь, допустить этого нельзя.

Иван усмехнулся. Он понял – дело не в панике, просто Зайцев думает посадить самолет на основные стойки шасси: маневр, чуть более безопасный для пассажиров, зато почти стопроцентно смертельный для пилотов. При посадке самолет приземляется сначала на основные ноги, и Зайцев со своим колоссальным опытом сумеет чуть-чуть продлить время до того, как нос ударится о полосу и убьет его, тем самым слегка погасив скорость. А дальше останется положиться на судьбу, развалится самолет на куски или просто закрутится.

Никакой паники Лев Михайлович не боится, под ее предлогом он просто хочет удалить экипаж из кабины и спасти им жизнь. Что ж, можно сделать вид, будто не понял его планов, и отправляться на борьбу с воображаемой паникой. Интересно только, какой предлог Зайцев придумает для своего бортинженера.

– Хотите на основные ноги посадить? – спросил Иван, понизив голос.

Лев Михайлович усмехнулся:

– Догадался все-таки?

– Не бином Ньютона.

– Что думаешь?

– Явных преимуществ нет, но… – Иван замялся, не зная, как поделикатнее сказать человеку, что он этого маневра не переживет.

– Но-но… Просто на брюхо я сажал бы без вопросов, но у нас-то стойка торчит, и с размаху плюхнуться на нее вообще-то так себе идея.

– В любом случае я свое рабочее место не покину.

Зайцев улыбнулся:

– Не дури, Ваня. Ты молодой, вся жизнь впереди.

– Это неважно.