Убить Ланселота

Жрец крутнулся на одной ножке и сел. На лице его проступило смущение. Так смущается солидный человек, поймав себя на том, что подпевает модному шлягеру.

— Говорите же, ваше преосвященство.

— Для начала рассмотрим факты. Наш уважаемый Фью Фероче наломал дров.

— Я протестую!

— Зря, ваше магичество. Вы пошли на поводу у меркантильных интересов. Что это за местничество? Кто просил вас лезть в деревудские дела?

— Как будто вы поступили бы иначе, — окрысился шарлатан. — Деревуд — это золотое дно. Вот только при Хоакине я не получал от него никаких доходов. А Неддам из вольных стрелков сливки выжмет! Будьте уверены.

— О да. Вы справились великолепно. Золотое дно. Хм… Но у вас теперь нет чудища. А это соблазн. Простонародье может взбунтоваться.

— Согласен.

— Значит, кто-то должен помочь вам зверем великим. Чьи земли соседствуют с Тримегистией?

— Октанайт, — быстро сказал король Лир.

— Исамрод, — обрадовалась блондинка.

Фероче покачал головой:

— Нет-нет. Чужое чудище в стране? Никогда! Это против устава Дюжины.

— Но, Фью, это же временно. С вашим зверем ничего не случилось. Когда мой план приведет к успеху, вы прилюдно объявите, что Бахамот выжил. Или воскрес. Как вам больше нравится. Вам лишь надо продержаться на троне.

— Так у вас есть план, ваше преосвященство?

— Да. Мы расправимся с Истессо. И сделаем это вот как…

Гвардейцы брызнули в разные стороны. Это спасло их от удара, когда герцог ворвался в тронный зал. Широкими шагами он помчался к трону. Выхватил из-под сиденья парик, напялил его. Сверху — герцогскую корону. Глазки Розенмуллена довольно сверкнули:

— Уф-ф! Ну и жара. Приятно вновь оказаться самим собой. Располагайтесь, господа.

Истессо поискал взглядом стул или диван. Ничего подобного не отыскалось. Приглашение герцога оказалось пустой формальностью. Обстановка в лаборатории Фероче была куда более демократичной.

— Итак, господин Хоакин… — Герцог забрался с ногами на трон, повозился там, устраиваясь. — У вас послание от шарлатана. Давайте же его сюда.

Стрелок достал письмо и протянул Розенмуллену. Тот сломал печать и нетерпеливо пробежал глазами первые строчки.

— Так-так-так. Фью в своем репертуаре. Лабораторная крыса…

Он поднял взгляд на Хоакина:

— Говорите, старое заклятие Бизоатона?

— Да. Его магичество утверждает, что ключ у мертвого шарлатана. Но вы же умеете допрашивать тени ваша светлость?

— Это мой конек. И Фероче прав. Я обожаю возиться с мертвецами.

Розенмуллен окинул взглядом скульптора и поэта. В его глазах промелькнуло удивление.

— Кто вы такие, господа?

— Мы? — затрясся поэт. — М-мы люди искусства. В «Бородароссе»… помните?

— Ах да. Вольные художники.

Герцог хлопнул в ладоши. Вбежал камергер.

— Препроводи этих. Обустрой вместе с остальными комедиантами. Да, и пусть принесут зеленый столик. Я желаю общаться с духами.

— Слушаюсь, ваша светлость. Будет исполнено.

Камердинер увел Тальберта и поэта. Герцог же повернулся к Хоакину:

— Вот и славно. С этим разобрались. Сейчас принесут инструменты, и приступим. Скажите, вы хотите поговорить с одним лишь Бизоатоном?

— А с кем еще?

— Да мало ли. Я обожаю вести беседы с Эльзой. Она была подругой Ланселота в стародавние времена… очаровательная женщина. Мой предок-бургомистр порой заглядывает. Высказывает интересные мысли. Очень. Соглашайтесь, Хоакин. Я многому научился у него.

— Спасибо, ваша светлость. Как-нибудь в другой раз.

— Жаль, жаль. Подумайте хорошенько, господин Истессо.

Подручные герцога-некроманта принесли спиритический столик. Разложили на нем хрустальный шар, две колоды карт, иглу и помятую жестяную миску с водой. Неприметные статисты в черном задернули шторы. Тронный зал погрузилась во мрак. Загремели расставляемые кресла, зашелестели покрывала, вспыхнули огоньки свеч.

Инцери забеспокоилась:

— А можно мне что-нибудь зажечь?

— Конечно, сударыня. Свеча, зажженная первостихией огня, придаст силу нашему ритуалу. Не стесняйтесь. Жгите!

Перед саламандрой поставили подсвечник, и Инцери торжественно дунула на фитили. Вспыхнули три огонька. Довольная и смущенная, ящерка спряталась под креслом.

Когда приготовления подошли к концу, герцог махнул слугам:

— Можете идти. Этого новенького… как его?… Ах да, поэта. Предупредите. У меня высокие требования к литературе. Должен соответствовать.

Черные поклонились и растаяли в темноте. Камергер задержался, чтобы снять пылинку с рукава герцога.

— Не забывайте, ваша светлость, — шепнул он, — сегодня собрание Дюжины. Вы и так все время опаздываете.

— Спасибо. Ценю вашу заботу, но магия превыше всего. А сейчас оставьте меня.

Сеанс черной магии начался. Розенмуллен бросил иглу в миску с водой и принялся делать пассы. Игла всплыла и завертелась, словно дворняга, учуявшая запах овсяной болтушки.

— Аббатство! — воззвал герцог. — Бестиарий! Виолончель и Гарнитура! Доминантой заклинаю и Епархией.

Над миской закурился разноцветный дымок. Хоакин в который раз подивился, насколько разные люди уживаются в герцоге. Кто такой Эрик Румпельштильцен? Обжора, пьяница и самодур. Розенмуллен и на троне корчил из себя чудака, покровителя искусств.