Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Увидев молодую женщину, негр Гадбан подошел и поцеловал у нее руки. Но она почувствовала, что сердце ее отвращается от него, и вид его страшно ей не понравился, однако она подумала: «Необходимость всегда заставляет делать неприятные вещи!» И, несмотря на все отвращение, какое он вызывал в ней, она сказала ему:

— О Гадбан, способен ли ты прийти к нам на помощь и оказать нам поддержку в наших несчастьях и злоключениях? И если я открою тебе тайну мою, будешь ли ты настолько скромен, чтобы не разболтать ее?

Тогда негр Гадбан, который при виде Абризы сейчас же почувствовал, что сердце его воспламеняется любовью, сказал ей:

— О госпожа моя, я сделаю все, что ты мне прикажешь!

А Абриза сказала:

— В таком случае я прошу тебя немедленно приготовить нам двух мулов для наших вещей и двух лошадей для нас самих и вывести нас отсюда, меня и эту рабыню мою, Марджану. И я обещаю тебе, что, как только мы все трое приедем в нашу страну, я женю тебя на красивейшей из гречанок, которую ты сам себе выберешь. И мы осыплем тебя золотом и богатствами. А если ты пожелаешь затем вернуться в свою страну, мы отошлем тебя, осыпав подарками и благодеяниями.

При этих словах негр Гадбан возрадовался великою радостью и воскликнул:

— О госпожа моя, я буду служить вам и смотреть за вами в оба глаза, и, конечно, я поеду с вами, и я сейчас же приготовлю верховых лошадей и все, что нужно!

Затем он вышел, думая про себя: «Какая добыча и какая удача! Конечно, я воспользуюсь и наслажусь телом этих двух лун. А если одна из них вздумает сопротивляться мне, я убью ее и украду все их богатства!»

И с этим решением он стал делать приготовления к отъезду; и всем троим удалось незаметно выйти из дворца, несмотря на состояние царицы Абризы.

Но на четвертый день пути царица Абриза, почувствовав родовые муки, вынуждена была остановиться. И, не имея более сил терпеть, она сказала негру:

— О Гадбан, помоги мне сойти с лошади, ибо муки мои становятся невыносимыми и наступает конец! — И она сказала Марджане: — О Марджана, сойди с лошади и ты и стань передо мною на колени, чтобы помочь мне в родах!

Но как только все трое сошли с лошадей, негр Гадбан, глядя на распростертую царицу, пришел в сильнейшее возбуждение, и его зебб выпрямился и приподнял его одежды. И, не имея сил сдерживать его, он подошел к молодой женщине, которая чуть не упала в обморок от ужаса и негодования. И он сказал ей:

— О госпожа моя, пожалуйста, позволь мне овладеть тобой!

Но на этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что занимается утренняя заря, и с обычною ей скромностью отложила продолжение своего рассказа до следующей ночи.

А когда наступила

ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Рассказывали мне, о царь благословенный, что ужасный негр Гадбан сказал царице:

— О госпожа моя, пожалуйста, позволь мне овладеть тобою!

Тогда царица Абриза сказала:

— О негр, сын негра, о сын рабов! Ты осмеливаешься приходить в возбуждение передо мною! Какой позор для меня оказаться теперь беззащитною в руках последнего из чернокожих рабов! Несчастный! Пусть только Аллах поможет мне освободиться от этого состояния и излечиться от моих женских недугов, которые делают меня бессильной, и я накажу твою дерзость собственною рукой! Скорее я сама убью себя и покончу со всеми страданиями и несчастьями моей жизни, чем позволю тебе прикоснуться ко мне!

И она проговорила следующие стихи:

Ты, что меня преследуешь жестоко,
Когда меня оставишь ты? Довольно
Вкусила я жестоких испытаний,
Чему причиной рок мой и судьба.
Но я надеюсь, что Благой Аллах
Меня от рук насильников избавит.
Чего ты ждешь? Тебе ведь я сказала,
Что склонности не чувствую совсем
Я к низкому разврату! Перестань же
Ты на меня глядеть с желаньем жадным,
Как зверь голодный! Не надейся вовсе
Когда-нибудь меня коснуться! Раньше
Меня изрезать можешь ты в куски
Своим мечом, в Ямане[26] закаленным.
Не забывай, что я одна из чистых,
Из благородных и из славных кровью!
Так как же, раб, осмелился поднять
Ты на меня глаза свои столь дерзко,
Когда ты сам так низок и так груб?!

Услышав эти стихи, негр Гадбан пришел в величайшую ярость, и лицо его исказилось ненавистью, и черты его судорожно задрожали от злобы, и ноздри раздулись, и толстые губы перекосились, и весь он затрепетал; и он проговорил следующие стихи: