Туннель

Это был адрес Ренэ, его последней любовницы. У него никого не было, с кем он мог бы поговорить: ни друзей, ни знакомых, – поэтому он поехал к ней.

Боясь, что шофер что-нибудь заметит, он постарался овладеть собой и, выйдя из автомобиля у дома Ренэ, сказал ему своим обычным равнодушным и несколько высокомерным тоном:

– Ждите!

Но шофер подумал: «А всё-таки ты конченый человек!..»

Ренэ не выказала ничем своей радости по поводу его возвращения. Она дулась. Ей было смертельно скучно, и она чувствовала себя глубоко несчастной. Она была так занята своей собственной тщеславной и ничтожной особой, что даже не заметила перемены в Вульфе…

Эта высшая степень женского эгоизма заставила Вульфа засмеяться. Но смех этот, к которому примешивалось также и отчаяние, вернул его к тому тону, каким он обыкновенно разговаривал с Ренэ. Он говорил с нею по-французски. Этот язык превращал его в другого человека. Он шутил с Ренэ, называл ее «маленьким избалованным ребенком», «злой куколкой», «сокровищем» и «игрушкой» и целовал ее хорошенький пухленький ротик своими холодными, влажными губами. Ренэ была красивая золотистая блондинка родом из Лилля, которую Вульф в прошлом году вывез из Парижа… Он солгал ей, говоря, что привез ей из Парижа чудную шаль и великолепные перья, и Ренэ расцвела. Она приказала накрыть стол и начала болтать о своих заботах и своем настроении.

О, она ненавидела этот Нью-Йорк и американцев, относящихся к дамам с величайшим почтением и с величайшим равнодушием. Ее возмущало, что она должна сидеть в квартире и ждать. Oh, mon dieu, oui[40], она предпочла бы оставаться скромной модисткой в Париже!

– Может быть, тебе и можно будет скоро туда вернуться, Ренэ! – сказал Вульф, улыбаясь.

За обедом он не мог проглотить ни одного куска, но зато пил много бургундского. Он пил и пил. Кровь приливала к голове, но он не пьянел.

– Закажем музыку и танцы, Ренэ, – сказал он.

Ренэ телефонировала в ближайший венгерский ресторан в еврейском квартале, и через полчаса к ним уже явились танцоры и музыканты.

Директор хора знал вкус Вульфа, а поэтому привез с собой молоденькую хорошенькую девушку, только что приехавшую из провинциального венгерского городка. Девушку звали Юлиска, и она пела народную венгерскую песенку, но так тихо, что ее едва было слышно… Вульф обещал этой венгерской труппе сто долларов при условии, чтобы они не делали ни одной паузы. Поэтому музыка, пение и танцы сменяли друг друга без перерыва. Вульф лежал в кресле, как труп, и только глаза его блестели. Он продолжал пить красное вино, но не пьянел. Ренэ, поджав ноги, сидела в кресле, укутанная в великолепную красную шаль. Ее зеленые глаза были полузакрыты, как у рыжей пантеры. Вид у нее был скучающий. Как раз это ее беспримерное равнодушие и восхищало Вульфа…

Хорошенькая венгерка, которую привез изящный директор, понравилась Вульфу. Он часто поглядывал на нее, но она всегда смущенно отворачивалась. Вульф сделал знак директору и что-то шепнул ему. Вскоре после этого Юлиска исчезла…

Ровно в одиннадцать часов Вульф простился с Ренэ. Он подарил ей одно из своих бриллиантовых колец. Ренэ, лаская губами его ухо, шепотом спросила его, отчего он не остается с ней.

Он, как всегда, отговорился делами, и Ренэ наморщила лоб и надула губки…

Юлиска уже ждала в квартире Вульфа. Она задрожала, когда Вульф притронулся к ней. У нее были темные мягкие волосы. Вульф налил ей стакан вина, и она, послушно глотнув, сказала с рабской покорностью: «За ваше здоровье, господин!» Затем по его желанию она пропела ему по-венгерски грустную народную песенку, опять так же тихо, что ее почти не было слышно.

– Két locnya volt a falunak, – пела она. – Két virago, mind a kettö ùgy vàgyott a baldogsagra…[41]

Сотни раз в своей молодости Вульф слыхал эту песню. Но сегодня она произвела на него потрясающее впечатление. В ней он слышал свой приговор. Он сидел и пил, а из глаз у него текли слезы. Он плакал от жалости к себе, и слезы медленно ползли по его желтым, губчатым щекам…

Через несколько минут он высморкался и тихо сказал:

– Ты хорошо спела. Ну а что ты еще знаешь, Юлиска?

Она взглянула на него печальными черными глазами, напоминавшими глаза антилопы. Тряхнув головой, прошептала:

– Ничего, господин…

Вульф нервно рассмеялся.

– Это немного, – сказал он. – Слушай, Юлиска, я дам тебе тысячу долларов, если ты сделаешь то, что я тебе скажу.

– Хорошо, господин! – ответила Юлиска покорно и боязливо.

– Так разденься. Поди в соседнюю комнату.

Юлиска наклонила голову:

– Хорошо, господин…

Пока она раздевалась, Вульф неподвижно сидел в кресле и смотрел перед собой, ничего не видя.

«Если бы Мод Аллан была жива, я мог бы еще надеяться», – подумал он. Когда он через некоторое время оглянулся, он увидел, что Юлиска стоит у дверей, раздетая, полуприкрытая портьерой. Он совсем позабыл о ней!

– Подойди, Юлиска!..

Юлиска сделала шаг вперед. Правая рука всё еще держала портьеру, точно боялась расстаться с этим последним убежищем…