Туннель

Вульф поднялся, шатаясь, желтый, как мертвец. Он инстинктивно, для самозащиты, хотел броситься на Аллана, но не мог пошевелить рукой. Он совершенно обессилел и непрерывно дрожал. Вдруг к нему на секунду вернулось сознание. Он стоял, тяжело дыша, с каплями пота на лбу, и смотрел в пол. Его глаза машинально прочитывали подписи разных европейских банков на телеграммах, рассыпанных на полу. Не сказать ли Аллану, зачем он предпринял все эти спекуляции? Объяснить мотивы этого… Сказать, что деньги не играли для него никакой роли… Нет, Аллан был слишком узким, ограниченным, слишком простодушным человеком, чтобы понять эту жажду власти. Он не поймет этого, он, обладающий этой властью, без стремления к ней и даже без сознания этого. У этого строителя машин было в голове не больше двух-трех мыслей, а он ничего не понимал и не знал жизни. Но даже если бы Аллан и понял его, то всё же Вульф натолкнулся бы на гранитную стену, на стену буржуазных предрассудков, узких понятий о честности, которые, конечно, вполне правильны в применении к мелочам, но в крупных явлениях было бы глупо подчиняться им… Аллан! Да, тот самый Аллан, на совести которого лежит смерть пяти тысяч человек, который извлек из народных карманов миллиарды, не будучи уверенным, что он когда-нибудь сможет выполнить свои обещания. Но пробьет и его час! Вульф предсказывает это. А сегодня этот человек судит его и думает, что имеет на это право! Голова Вульфа отчаянно работала. Выход! Спасение! Он вспомнил всем известное добродушие Аллана. Куда же оно девалось? Отчего он схватил его зубами акулы? Как видно, добродушие и милосердие – разные вещи…

Этот человек, подавленный отчаянием, так углубился в свои мысли, что забыл обо всем окружающем. Он не слышал, как Аллан позвал слугу и приказал принести воды, так как «мистер Вульф почувствовал себя дурно». И чем больше думал Вульф, тем мертвеннее становилось его лицо и тем большая слабость охватывала его.

Он очнулся, когда кто-то дотронулся до его руки и чей-то голос произнес: «Сэр!» Это был слуга Аллана Леон, подававший ему стакан воды.

Он выпил весь стакан, перевел дух и взглянул на Аллана.

Вдруг ему показалось, что не всё погибло. Если бы ему удалось тронуть сердце Аллана! Овладев собой, он сказал твердым голосом:

– Слушайте, Аллан! Мы работаем с вами семь-восемь лет. Я заработал синдикату миллионы…

– Это была ваша обязанность.

– Конечно! Но слушайте, Аллан, я признаюсь, что уклонился от прямого пути. Не ради денег, нет!.. Я объясню вам всё. Вы узнаете истинные причины… Но вы не можете желать моей гибели. Всё еще можно уладить. И я единственный человек, который может наладить дело. Если вы меня погубите, то погибнет и синдикат…

Аллан сознавал, что Вульф прав. Черт с ними, с семью миллионами! А скандал будет равносилен катастрофе. И всё-таки он остался неумолим.

– Это мое дело! – ответил Аллан.

Вульф тряхнул косматой головой. Он не мог поверить, что Аллан действительно решил погубить его. Это было невозможно. И он отважился еще раз заглянуть в глаза Аллана. Но, заглянув, он понял, что от этого человека ему нельзя ждать пощады, никакой пощады! И он вспомнил, что Аллан был настоящий, прирожденный американец, а он, Вульф, только сделался американцем. Аллан был сильнее!

Слабая надежда, появившаяся у Вульфа, растаяла. Он погиб. И снова им овладело отчаяние.

– Аллан! – закричал он вдруг. – Вы не можете этого желать!.. Вы толкаете меня на смерть! Этого ли вы добиваетесь?

Он боролся уже не с Алланом. Он боролся с судьбой. Но судьба послала ему Аллана.

– Вы не можете этого желать, – повторил он, потрясая кулаками. – Вы толкаете меня на смерть!..

– Я вам всё сказал!

Аллан повернулся к двери.

Лицо Вульфа покрылось холодным потом.

– Я возмещу деньги, Аллан! – крикнул он диким голосом, взмахнув руками.

– Tommy rot![39] – крикнул Аллан и пошел к двери.

Вульф закрыл лицо руками и с глухим шумом упал на колени, как убитый буйвол…

Дверь хлопнула.

Аллан ушел…

Вульф с трудом поднялся, полуоглушенный. Его грудь сотрясалась от бесслезных рыданий. Он взял шляпу, машинально пригладил ворс и медленно направился к выходу.

У дверей он снова остановился. Аллан был в соседней комнате и услышал бы, если бы он позвал его. Вульф открыл рот, но не издал ни звука. Не всё ли равно?..

Он вышел. Он скрежетал зубами от гнева, унижения и отчаяния. Слезы ярости навернулись у него на глазах. О, как он ненавидел теперь Аллана! Он ненавидел его так сильно, что ощущал вкус крови на языке. Но пробьет час и для Аллана!..

Точно осужденный, вошел он в лифт. Затем сел в свой автомобиль.

– Riverside-Drive!

Шофер, мельком взглянувший на Вульфа, был поражен происшедшей в нем переменой и подумал:

«Ну, готов!..»

Согнувшись, с провалившимися глазами, сидел Вульф, ничего не видя и не слыша. Ему было холодно, и он кутался в пальто, прячась в него, точно улитка в свою раковину. Порой он думал с горьким чувством: «Он хладнокровно убил меня… Он меня зарезал!..»

Становилось темно, и шофер спросил его, не надо ли ехать домой.

Вульф сделал усилие подумать. Затем сказал беззвучным голосом:

– Сто десятая…