Туннель

– Я думаю, Аллан, ваша работа – самая интересная, какую когда-либо делал человек! – сказала она, взглянув на него с искренним восхищением. Вдруг она вскочила и с восторгом захлопала в ладоши. – Боже мой, что это такое?

Ее взгляд упал в окно, и она увидела Нью-Йорк. Над бесчисленными плоскими крышами поднимались прямо к солнцу тонкие белые столбы пара. Нью-Йорк работал; он стоял под парами, как машина, у которой пар вырывается из всех клапанов. Блестели на солнце ряды окон высоких, точно башни, домов, тесно придвинувшихся друг к другу. Глубоко внизу, в тени ущелья Бродвея, копошились муравьи, движущиеся точки, и крошечные автомобили. Сверху эти дома, улицы и дворы представлялись ячейками пчелиного улья, и невольно приходило на мысль, что люди при постройке их руководились таким же животным инстинктом, как и пчелы при постройке сот. Между двумя грунтами белых небоскребов виднелся Гудзон, по которому плыл пароходик-игрушка с четырьмя трубами – океанский гигант водоизмещением пятьдесят тысяч тонн…

Этель попрощалась. В дверях она спросила у Аллана, не хочет ли он принять участие в небольшой прогулке на ее яхте.

– У меня сейчас идут переговоры, которые отнимают у меня всё время, – сказал он, вскрывая письмо ее отца.

– Ну, так в другой раз. Good bye![38] – весело воскликнула Этель и ушла.

Письмо Ллойда было без подписи и содержало только следующие слова: «Следите за С. В.».

С. В. – был Вульф. Аллан почувствовал, как зашумела кровь у него в ушах.

Если Ллойд предостерегал его, то, значит, у него были основания! Откуда у него явились подозрения? Предостерегал ли инстинкт Ллойда? Или шпионы Ллойда? Алланом овладели мрачные предчувствия. Он никогда не вмешивался в денежные дела синдиката и не интересовался тем, что делал Вульф. Это касалось совета правления, и до сих пор всё шло отлично.

Аллан призвал Расмуссена, представителя Вульфа. Самым обычным тоном Аллан попросил созвать комиссию, которая вместе с Расмуссеном точно определила бы финансовое положение синдиката. Аллан сказал ему, что намерен в скором времени приступить к работам в туннеле и поэтому ему нужно знать, какими суммами располагает синдикат сейчас.

Расмуссен был швед, который, несмотря на свое двадцатилетнее пребывание в Америке, сохранил вежливость и хорошие манеры европейца. Он поклонился и спросил:

– Угодно вам сегодня же созвать комиссию, мистер Аллан?

Аллан покачал головой:

– Ну, это не так спешно, Расмуссен! Лучше завтра утром. Вы успеете до тех пор выбрать комиссию?

Расмуссен улыбнулся:

– Разумеется!

В этот вечер Аллан с большим успехом говорил на собрании делегатов рабочих союзов.

И в этот же вечер Расмуссен застрелился.

Аллан побледнел, узнав об этом. Он тотчас же вызвал телеграммой С. Вульфа и назначил тайную ревизию. Телеграф работал день и ночь. Ревизия сразу же обнаружила невообразимый хаос. Открылись хищения, размеры которых еще нельзя было определить с точностью из-за фальшивых записей в книгах и разных утонченных манипуляций, которыми они прикрывались. Кто был тут виноват – Расмуссен, Вульф или другие, – пока еще не было выяснено. Затем было установлено, что последний баланс Вульфа прикрывал растрату и что в резервном фонде недоставало шести-семи миллионов долларов…

7

Вульф переплыл океан, не имея ни малейшего представления о том, что его сопровождают два сыщика.

Он пришел к убеждению, что лучше всего будет сообщить Аллану о своих потерях, прибавив при этом, что эти потери могут быть вознаграждены разными другими выгодными сделками. Вульф почувствовал себя спокойнее. Но когда он получил радиотелеграмму о самоубийстве Расмуссена, им овладел ужас. Он посылал в Нью-Йорк одну телеграмму за другой. Он заявил, что берет на себя ответственность за Расмуссена и тотчас же по приезде назначит ревизию. Аллан отвечал ему, чтобы он больше не телеграфировал, а немедленно по прибытии в Нью-Йорк пришел к нему.

Вульф не подозревал, что нож над ним уже занесен. Он всё еще надеялся, что будет лично руководить ревизией и найдет выход. Может быть, мертвый Расмуссен даже будет его спасением. Он был готов на всё, чтобы выгородить себя, даже на обман. И если он согрешит против мертвого Расмуссена, то может загладить это, вознаградив оставшуюся после него семью…

Не успел пароход причалить в Гобокен, как Вульф уже сидел в своем автомобиле и мчался к Уолл-стрит. Он немедленно приказал доложить о себе Аллану.

Аллан заставил его ждать: пять минут, десять, четверть часа…

Это удивило Вульфа. Он чувствовал, как с каждой минутой падает его мужество, которым он запасся в пути. Когда наконец Аллан позвал его, то Вульф скрыл свое замешательство под астматическим кашлем, который для него был вполне естественным.

Он вошел, сдвинув котелок на затылок, с сигарой во рту, и уж в дверях начал говорить.

– Вы, однако, заставляете ждать своих служащих, мистер Аллан, должен я вам сказать! – прохрипел он со смехом и, сняв шляпу, вытер вспотевший лоб. – Ну, как вы поживаете?

Аллан поднялся.