Туннель

– Я не должен продавать! – прошептал он. – Надо телеграфировать с первой же станции. Отчего у них нет телефонов в поезде, у этих отсталых людей?! Если я продам, я погиб, если только олово не принесет сорок процентов, а это невозможно. Я должен рисковать всем, до последней возможности!..

Он говорил по-венгерски. Это было удивительно. Обо всех денежных делах он всегда говорил по-английски, считая, что о деньгах можно говорить только по-английски.

Когда поезд остановился, им овладело отчаяние. Он думал о том, что вся его денежная армия, со всеми ее резервами, двинута на линию огня. Но на это сражение он уже не надеялся, нет! Его голова была полна чисел. Куда он ни обращал свои взоры, он видел лишь бесконечные ряды чисел, семи-, восьмизначных, холодных, точно вырезанных из железа. Эти числа внезапно появлялись и произвольно переходили из дебета в кредит или так же внезапно исчезали. Это был настоящий, запутанный калейдоскоп цифр! Холодный пот выступил у него на лбу. Он боялся сойти с ума. От своей беспомощности он заплакал…

Смертельно измученный всеми этими вычислениями, Вульф приехал в Париж. Лишь через несколько дней он немного успокоился. Но всё же он чувствовал себя человеком, который, будучи совершенно здоровым, вдруг упал на улице без сознания и затем, очнувшись, не мог отделаться от ужаса при мысли о повторении подобного припадка…

Через неделю он узнал, что инстинкт не обманывал его.

Проданные им хлопчатобумажные акции были скуплены одной компанией. Консорциум, продержав их неделю, продал их затем с миллионным барышом!

Вульф был вне себя от бешенства. Если бы он послушался своего инстинкта, то теперь стоял бы на твердой почве! Это была его первая крупная ошибка, но за ней он совершил другую. Он продержал лишних три дня оловянные акции. Он выиграл на них кое-что, но этот выигрыш был бы вдвое больше, если бы он продал их раньше. Вместо двенадцати процентов, которые он получил теперь, он получил бы двадцать пять. Двадцать пять! Тогда он мог бы стать на ноги! Вульф побледнел, узнав об этом…

Почему он теперь совершает одну ошибку за другой? Хлопчатобумажные акции он продал слишком рано, а оловянные – слишком поздно. Он стал нерешительным. Руки его с тех пор всегда были покрыты потом и дрожали, на улице на него нападала страшная слабость, и у него часто не хватало мужества перейти площадь.

Был октябрь. Как раз 10 октября, годовщина катастрофы. У него были еще три месяца и, значит, кое-какая возможность спастись. Но он должен был отдохнуть и немного успокоиться. Он поехал в Сан-Себастьян.

Но через три дня, когда он уже настолько отдохнул, что начал интересоваться дамами, он вдруг получил телеграмму от Аллана: личное присутствие Вульфа в Нью-Йорке было необходимо. Аллан ожидал его с ближайшим пароходом.

С. Вульф выехал следующим поездом.

6

Однажды, в октябре, к большому изумлению Аллана, его навестила Этель Ллойд.

Она вошла, окинув быстрым взглядом комнату.

– Вы одни, Аллан? – спросила она, улыбаясь.

– Да, совершенно один, мисс Ллойд! – отвечал он.

– Это хорошо! – Этель тихо засмеялась. – Но не бойтесь, я не грабитель. Папа посылает меня к вам. Я должна вам передать его письмо только в том случае, если вы будете одни.

– Благодарю! – сказал Аллан и взял письмо.

– Это, конечно, очень странно, – продолжала Этель с оживлением, – но у папы бывают разные причуды.

И Этель начала болтать весело и, как всегда, непринужденно и скоро втянула в разговор Аллана, всегда скупого на слова.

– Вы были в Европе? – спросила она. – А мы совершили чудную прогулку этим летом. Нас было пять человек: два джентльмена и три дамы. Мы отправились в Канаду в цыганском возке. Всё время на свежем воздухе. Спали под открытым небом, сами готовили пищу. У нас были палатка и маленькая лодка, помещавшаяся на крыше фургона… А это проекты?..

Со свойственной ей живостью, с улыбкой на ярко накрашенных губах, она начала оглядывать комнату. На Этель было шелковое манто цвета темных слив, маленькая круглая шляпа, тоном светлее, с которой ниспадало почти до плеч серовато-голубое страусовое перо. Матовый серовато-голубой цвет ее костюма делал ее глаза еще более синими, чем они были на самом деле. Как темная сталь!

Рабочий кабинет Аллана был обставлен очень скромно: потертый ковер, два кожаных кресла и с полдюжины рабочих столов, заваленных чертежами и пробными кусками стали. По бокам – полки со свертками и папками. Стены большой комнаты были сплошь увешаны огромными плакатами, изображавшими отдельные строительные участки туннеля.

На этих планах была прекрасно нарисована морская глубина и изображена тонкими штрихами кривая туннеля. На первый взгляд казалось, будто это были рисунки висячих мостов.

Этель рассмеялась.

– Какой у вас во всем порядок! – воскликнула она.

Ее нисколько не удивляла скромность обстановки рабочего кабинета Аллана. Она вспомнила кабинет своего отца, вся обстановка которого состояла из письменного стола, кресла, телефона и плевательницы.