Туннель

Целыми месяцами он жил в спальных вагонах и пароходных каютах. Он объехал всю Европу, зондируя почву. Свои собственные расходы он ограничил насколько возможно. Больше не было ни экстренных поездов, ни вагон-салонов. Он разъезжал просто в купе первого класса. В Лондоне и Париже он расстался со своими красавицами, поглощавшими крупные суммы. Они с пеной у рта защищали свое положение. Но не рассчитали, с кем имели дело. Вульф уже целый год носился с мыслью распустить свой женский «придворный штат», и сыщики его давно следили за поведением «богинь». Каждой из них Вульф с хорошо сыгранным чувством негодования представил доказательства, что «такого-то и такого-то числа» они имели свидание с «такими-то и такими-то» молодыми людьми… Когда же фонограф воспроизвел им с точностью все их разговоры и Вульф показал им, что в полу и в потолке комнат, где они находились, были просверлены незаметные отверстия для наблюдений днем и ночью, то с красавицами сделались сердечные припадки. Вульф выгнал их всех на улицу…

Точно дух мести, носился он по Европе, увольняя своих агентов и служащих…

Он продал рудники в Вестфалии и железоделательные заводы в Бельгии и капиталы вложил в крупную промышленность. Без всякой пощады он разорял крупных земельных спекулянтов в Лондоне, Париже и Берлине, обладавших земельными ценностями в Бискайе и Азорах и вследствие кризиса задержавших платежи. Это вызвало крахи разных мелких банков. Но Вульф не щадил никого: он боролся за свою жизнь! В Петербурге он заплатил три миллиона рублей, чтобы получить стомиллионную лесную концессию в Сибири, приносившую двадцать процентов дохода. Он обратил это предприятие в акционерное общество и таким образом получил обратно половину денег синдиката. Многие из его манипуляций переходили границы законности. Но он умел дать взятку в нужную минуту, и ему всё сходило с рук…

Такой человек, как Вульф, мог полагаться лишь на свой инстинкт. Вульфу придавало силы убеждение в том, что всё, что он делал, было единственно правильным. Вульф следовал своему инстинкту. Он должен был победить! Он верил в это.

Погоня за деньгами в Европе поглощала всё его время, и, тем не менее он не мог вернуться обратно в Америку, не повидавшись со своим отцом. Он задал пир в родном городке, продолжавшийся три дня. В пиршестве принимало участие всё население городка. И здесь, на родине, в том самом венгерском городишке, где бедная семья произвела его на свет, он получил первые тревожные телеграммы…

Не удались некоторые из его мелких спекуляций; были разбиты форпосты его армии. Первую телеграмму, сообщавшую ему об этом, он равнодушно сунул в карман брюк; вторая ошеломила его настолько, что он мгновенно перестал слышать певца, а получив третью, он тотчас же велел запрягать и покатил на станцию. Он больше не замечал хорошо знакомого ему, залитого солнцем родного ландшафта; глаза его с тревожным и напряженным вниманием смотрели вдаль, и он видел перед собой Нью-Йорк и лицо Аллана…

В Будапеште его ожидали новые печальные вести. Его агент осведомлялся, не продать ли ему хлопчатобумажные акции, которые нельзя было держать дольше, не рискуя громадными потерями. Вульф колебался, не зная, как поступить. За три дня перед тем он мог бы заработать миллионы на этих акциях, но он не хотел пустить их ниже назначенной им цены. Он хорошо знал эти бумаги, так как спекулировал ими в течение трех лет. Он знал рынки (Чикаго, Ливерпуль, Нью-Йорк, Роттердам), знал каждого маклера, хорошо изучил все законы курса и биржевые дебри. Он воспринимал своим тонким слухом малейшее колебание рынков, малейшее движение курса. Он получал бесчисленные телеграммы по беспроволочному телеграфу из всех концов мира. Из Будапешта он тотчас же экспрессом поехал в Париж, но уже из Вены дал приказ о продаже своему агенту в Ливерпуле. Он понес огромные потери, но не находил больше в себе мужества рисковать… Через час Вульф раскаивался. В первый раз в своей жизни он не поверил своему инстинкту!

Вульф чувствовал себя утомленным и заснул, точно после оргии, не приняв никакого решения и словно ожидая чего-то. Ему казалось, будто яд проник в его жилы. Его мучили дурные предчувствия, и временами он дрожал как в лихорадке. Он забылся в полусне, но вскоре опять проснулся. Ему снилось, что он говорит из своей конторы по телефону со всеми представителями больших городов, и все, один за другим, заявляют ему, что всё погибло. Он проснулся, когда все эти голоса слились в общий хор жалующихся голосов, но, открыв глаза, он услышал только шум тормоза на повороте пути. Он взглянул на лампу в потолке вагона, затем вынул свою записную книжку и стал считать. И вдруг он почувствовал слабость в руках и ногах, и сердце у него на мгновение перестало биться: он не решился вывести цифры своих потерь в Ливерпуле!..