Туннель

В конце концов, когда угрозы стали раздаваться громче, Берман стал рядом с машинистом и пригрозил, что застрелит его, если он вздумает пустить поезд без его приказания. Каждый буфер, каждая цепь поезда была унизана людьми, и все кричали: «Ехать! Ехать!» Но Берман всё еще ждал, хотя дым становился невыносимым.

Вдруг раздался выстрел. Берман упал. Поезд тронулся.

Толпы рабочих, не подоспевших вовремя, оставшихся на расстоянии четырехсот километров от выхода, в отчаянии бросились за поездом и, задыхаясь, с пеной у рта, в изнеможении падали на землю, а затем, поднявшись, плелись дальше. И чем дальше они шли, тем грознее раздавались крики:

– Мак, ты конченый человек!

А из недр туннеля прибывали всё новые и новые толпы. Началось то ужасное бегство ради спасения жизни, о котором потом так подробно рассказывали газеты.

Чем дальше бежали люди, тем безумнее они становились. Они разрушали склады и машины и, даже достигнув той части туннеля, где электричество еще горело, продолжали безумствовать. Когда же пришел первый спасательный поезд, который должен был вывезти всех, и никакой опасности больше не угрожало никому, люди всё же сражались, с ножами и револьверами, чтобы первыми попасть в поезд…

Когда в туннеле глубоко под землей разразилась катастрофа, над «городом Мака» висела ночь. Было еще темно. Но тяжелые облака на небе пылали красным заревом от огней этого самого бессонного города в самую бессонную эпоху.

«Город Мака» кипел и шумел, как и днем. До горизонта земля была покрыта вечно движущимся потоком лавы, из которой поднимались искры, молнии и пар. Мириады движущихся огоньков появлялись то тут, то там, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных отделений на террасах, спускающихся к входу в туннель, блестели, как зеленый лед в светлую, лунную зимнюю ночь. Свистки и звонки перекликались; повсюду гремело железо и вздрагивала земля от напряжения чудовищных машин.

Поезда приходили и отходили, как всегда. Исполинские динамо-машины, насосы и вентиляторы вертелись и стучали в ярко освещенных помещениях.

Было прохладно, и сменившиеся рабочие, прибывшие из жаркого туннеля, спешили, стуча зубами, как только останавливался поезд, в кабачки, чтобы напиться горячего кофе или грога. Затем они вскакивали в электрические вагоны, которые и развозили их по домам и казармам…

Уже через несколько минут после четырех часов пронесся слух, что в туннеле произошло несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он пришел в центральное бюро заспанный, почти падающий от усталости.

Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный в битвах труда. Но на этот раз он был неузнаваем. Он проплакал всю ночь. Накануне вечером он получил телеграмму, извещавшую, что его сын – последнее, что осталось у него в жизни, – умер от лихорадки в Китае. Гарриман жестоко страдал и к утру принял двойную дозу снотворного средства, чтобы заснуть. Он спал еще и теперь, когда телефонировал в туннель, чтобы узнать, что случилось. Никто ничего не знал, и Гарриман сидел в кресле, апатичный и безучастный, и спал с открытыми глазами.

В это время в сотнях домов рабочей колонии появились огни, послышались голоса и топот ног. Женщины и мужчины ринулись к огромному зданию центральной конторы. Скоро ее окружила толпа, кричавшая:

– Гарриман!.. Гарриман!.. Мы хотим знать, что произошло!..

Вышел клерк с довольно равнодушным видом.

– Мы сами не знаем ничего определенного.

– Долой клерка! Нам не нужен клерк! Нам нужен Гарриман!.. Гарриман!

Толпа всё увеличивалась. Со всех сторон к зданию конторы подходили новые группы.

Наконец появился Гарриман, бледный, старый, усталый и заспанный, и сотни голосов на всех языках прокричали один и тот же вопрос:

– Что произошло?

Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и толпа смолкла.

– В южной штольне, у буровой машины, произошел взрыв… Больше мы ничего не знаем!

Гарриман говорил с трудом, язык у него во рту лежал, точно металлический кляп.

В ответ ему раздался яростный рев толпы:

– Лжец!.. Обманщик!.. Ты не хочешь нам сказать!..

Кровь бросилась в лицо Гарриману. Глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит от гнева. Однако он сдержал себя, хотел говорить, но мозг его еще плохо работал. Он повернулся и захлопнул дверь за собой.

Тотчас же ему вслед полетел из толпы камень. Раздался звон стекла, и в разбитое окно можно было видеть испуганного клерка, убегавшего из комнаты…

– Гарриман! Гарриман!

Гарриман снова появился в дверях. Вид у него стал бодрее: он облил голову холодной водой.

– Что за безумие разбивать окна?! – закричал он. – Я сказал вам всё, что нам известно. Будьте благоразумны.

Сотни голосов закричали все вместе:

– Мы хотим знать, сколько убитых!.. Кто убит? Хотим знать имена! – послышались голоса женщин.

– Вы глупые бабы! – крикнул он гневным голосом. – Как я могу это знать уже теперь?

И Гарриман повернулся и снова вошел в дом, цедя проклятия сквозь зубы.

– Гарриман! Гарриман!

Снова полетели камни в окна. Гарриман появился опять взбешенный.

– Покажи нам телеграмму! – кричали голоса.