Туннель

Мак был популярен среди рабочих, насколько это допускала давняя вражда между рабочими и капиталом. Но Мак был ведь создан из такого же материала, как и рабочие, хотя сила и энергия у него была в сто раз больше! «Мак!.. – говорили они. – Мак – это парень!..» Это было всё, но это была величайшая похвала.

Особенно содействовали его популярности «воскресные аудиенции». Каждый мог приходить к нему, и рабочие даже сложили по этому поводу песню, в которой говорилось: «Напиши Маку, если у тебя есть забота. / Он справедлив, и он – один за нас. / А еще лучше иди к нему в воскресенье. / Я знаю его: он не отпустит тебя, не выслушав. / Он понимает сердце рабочего…»

В «чистилище» шум машин был оглушителен, но и здесь рабочие пели. Белки глаз блестели на черных от копоти лицах, рты были раскрыты, но не слышно было ни одного звука…

Последние тридцать километров штольни, проложенной в южном направлении, надо было или пройти пешком, или проехать на очень медленно двигавшихся товарных поездах. Тут штольня представляла собой сплошной лес балок и столбов, постоянно сотрясавшихся от страшного грохота. От жары (48 °С) столбы и балки трескались, несмотря на то что их обрызгивали водой, и огромные вентиляторы постоянно нагоняли в штольню свежий, охлажденный воздух. Всё же воздух в штольне был очень тяжел – отравленный воздух рудников.

В маленькой поперечной галерее лежал выпачканный маслом полуголый труп. Это был монтер, внезапно умерший от паралича сердца. Кругом него кипела работа, мимо спешили рабочие. Никто не позаботился даже закрыть ему глаза!..

Затем Аллан и его спутник вошли в «ад». Среди облака пыли стоял неподвижно, словно статуя, землисто-бледный японец и отдавал приказания посредством световых сигналов. Его рефлектор отбрасывал то красный, то белый, то зеленоватый сноп света на группу копошившихся людей, которые в зеленых лучах казались двигавшимися мертвецами.

Здесь на пришедших никто не обратил внимания. Ни пения, ни приветствий. Изнемогавшие люди почти бессознательно продолжали свою работу. Мак и его спутники должны были то и дело внимательно следить, как бы запыхавшиеся рабочие не задели их балкой или каменной глыбой, которую они взваливали на платформу.

В этом месте штольня была уже очень глубока: ниже уровня моря на четыре тысячи четыреста метров. Раскаленная атмосфера, наполненная каменной пылью, царапала горло. Гобби зевал не переставая, ощущая недостаток воздуха, а глаза Гарримана почти вылезали из орбит, лицо было красно – он задыхался… Но легкие Аллана привыкли к воздуху, в котором было мало кислорода. Грохот работы и быстро двигавшиеся взад и вперед группы людей действовали на него бодрящим образом. В зрачках его появилось властное, торжествующее выражение. Он вышел из своего обычного равновесия и молчаливости, стал необычайно подвижен, кричал, жестикулировал, и его мускулистая спина блестела от пота. Гарриман пробрался к нему с куском каменной породы в руках и поднес ее к глазам Аллана. Приложив руку ко рту, он крикнул в самое ухо Аллана:

– Это – неизвестная руда!..

– Руда? – повторил Аллан также прямо в ухо Гарримана.

Это была темно-красная неизвестная руда, названная «субмариниум» (подводная), – первое геологическое открытие во время туннельных работ. Она была радиоактивна, и питтсбургская Smelting and Refining компания[26] ждала со дня на день, что будут найдены большие залежи этой руды. Гарриман прокричал и об этом, вертя кусок в своих руках.

Аллан засмеялся:

– Да, это было бы им на руку!..

Из бурильной машины выскочил огромный рыжий человек, с длинными, как у гориллы, руками. Какая-то колонна из грязи и масла! Серая грязь лежала густым слоем у него на веках, из-под которых мерцали полусонные глаза. У него был вид каменотеса, но это был главный инженер Аллана – ирландец О’Нейль. Его правая рука была покрыта кровью, смешавшейся с грязью в черную массу, напоминавшую колесную мазь. Он выплевывал пыль и чихал. Рабочий поливал его водой, как это делают со слонами. О’Нейль, голый, кружился и сгибал спину под струей воды, а затем пошел навстречу Аллану. Аллан протянул ему руку и указал на его рану. Ирландец небрежно кивнул и огромной лапой смахнул с волос воду.

– Гнейс становится всё более серым! – крикнул он в ухо Аллану. – Красный гнейс ничего не значит перед этим гнейсом! Нам приходится каждый час насаживать новые наконечники на наши буры. И жара же, черт возьми!

– Мы скоро будем опять подниматься, – отвечал Аллан.

– Да, через три года!

– Воды нет впереди вас?

– Нет.

Вдруг их осветил прозрачный зеленый свет. Это маленький японец направил на них свой рефлектор.

О’Нейль оттащил Аллана в сторону: бурильная машина отступала.