Туннель

С. Вульф брался только за первоклассную работу. Он был денежным гением и чувствовал запах денег на большом расстоянии. Он контрабандой пересылал в Европу бесчисленные миллионы акций и шер, полагая, что американские деньги будут прочнее, если он призовет, когда это потребуется, под ружье свою золотую резервную армию. Он составлял проспекты, которые читались как стихи Уолта Уитмена. Он знал, как никто другой, кого и когда надо подкупить. Благодаря такой тактике в менее цивилизованных странах (как Россия и Персия) он делал такие дела, которые порой приносили ему от двадцати пяти до сорока процентов. Синдикат на последнем общем собрании увеличил его годичный оклад до трехсот тысяч долларов. С. Вульф был незаменим. Вульф работал так, что все его легкие скрипели. На каждом клочке бумаги, который он брал, всегда оставался жирный отпечаток его большого пальца, несмотря на то что он сто раз в день мыл руки. Он извел тонны талька, но руки его становились от этого еще жирнее. Но как только он, кончив работу, обливал потную голову холодной водой, расчесывал волосы и бороду и выходил из конторы, он немедленно превращался в почтенного, важного джентльмена, который никогда никуда не спешил. Усевшись в свой элегантный, черный как смоль автомобиль, серебряный рожок которого ревел, как сирена океанского парохода во время тумана, Вульф мчался через Бродвей, чтобы насладиться вечером…

Обедал он обыкновенно у одной из своих молодых приятельниц. Он любил хорошо поесть и выпить за обедом стакан дорогого крепкого вина.

Каждый вечер, в одиннадцать часов, он появлялся в клубе, где играл два часа в карты. Играл он всегда благоразумно, ни по очень высокой, ни по очень низкой ставке, молчаливо и серьезно, изредка улыбаясь в бороду толстыми красными губами. В клубе он выпивал одну чашку кофе, ничего больше…

С. Вульф был образцом джентльмена.

У него был лишь один порок, который он тщательно скрывал от всех: чрезмерная чувственность. От взгляда его темных, по-звериному блестящих глаз, с черными густыми ресницами, не ускользало ни одно красивое женское тело. Кровь начинала стучать у него в ушах, когда он видел молоденькую, хорошенькую девушку с круглыми бедрами. Каждый год он – по крайней мере, четыре раза – ездил в Париж и Лондон. В обоих городах он содержал одну или двух хорошеньких девушек, для которых он обустраивал роскошные квартиры с альковами среди зеркал. Он давал ужины с шампанским для десятка молодых красивых созданий, куда он являлся во фраке, красавицы – только в их прекрасной, ослепительной коже. Часто он привозил из своих путешествий «племянниц», которых поселял в Нью-Йорке. Эти девицы всегда были одного типа: юные блондинки, пухленькие и хорошенькие. Особенное предпочтение он отдавал англичанкам, немкам и шведкам. С. Вульф мстил таким образом за бедного Самуэля Вольфсона, которого конкуренция хорошо сложенных игроков в теннис и богатых банкиров лишала всех красивых женщин. Он мстил надменной белокурой расе, когда-то топтавшей его, тем, что теперь покупал женщин этой расы. Он вознаграждал себя за все лишения молодости, когда у него не было ни времени, ни возможности утолить свою жажду наслаждений…

Из каждого путешествия он привозил победные трофеи: локоны и пряди светлых женских волос, от серебристо-белокурых до ярко-рыжих, которые он хранил в японском шкафчике в своей нью-йоркской квартире. Но об этом не знал никто; Вульф упорно молчал о своей слабости…

Он любил свои путешествия в Европу еще и по другим причинам: он навещал своего старого отца, к которому был очень привязан. Два раза в год приезжал Вульф в свой родной маленький венгерский городок Ченти, и всё местечко приходило в волнение. Знаменитый сын старого Вольфсона! Счастливец! Это голова! Он приехал!

С. Вульф построил своему отцу прекрасный дом и кругом развел сад. Почти как вилла. Музыканты играли в саду, когда Вульф приезжал к отцу, а все жители местечка толпились за железной решеткой сада.

Старый Вольфсон проливал слезы радости:

– Как ты стал велик, мой сын! Кто бы мог подумать: Ты – моя гордость! Я каждый день благодарю бога!

С. Вульфа любили жители местечка: он был прост и обходителен со всеми по-американски. Такой знаменитый и такой скромный!

У старого Вольфсона было теперь только одно желание: прежде чем призовет его бог, он хотел увидеть Аллана.

– Я хочу увидеть его, – говорил старик, – что это за человек, боже мой!

– Ты увидишь его, отец! – говорил Вульф. – Как только он поедет в Берлин или Вену, я тебе телеграфирую. Ты пойдешь к нему в отель и скажешь, что ты мой отец. Он будет рад видеть тебя…

Но старый Вольфсон качал маленькой седой головой и охал:

– Нет, никогда я не увижу этого мистера Аллана… У меня никогда не хватит смелости заговорить с ним. Я не устою на ногах перед ним…

Прощание отца с сыном всегда было очень трогательным: оба плакали в вагоне, плакали затем у открытого окна купе. Но как только поезд двигался и окно закрывалось, С. Вульф вытирал глаза и становился прежним непроницаемым Вульфом.