Туннель

Врачи ежедневно констатировали приступы помешательства. Хотя нагнетательные насосы постоянно и накачивали холодный воздух в штольни, всё же стены их были горячи, как раскаленные плиты. Инженеры, совершенно голые, покрытые грязью, полуослепшие от жары и пыли, сидели в штольнях на корточках, наблюдая за регистрирующими аппаратами…

Это была самая ужасная, самая отчаянная работа, державшая всех в безумном напряжении! Аллан забыл, что такое сон.

Четыре месяца продолжались поиски. Весь мир переживал судорожную тревогу. Акции туннеля начали падать…

И вот однажды ночью Штром вызвал Аллана, и когда тот приехал в штольню, Штром быстро пошел к нему навстречу.

Штром был так грязен, что совсем утратил человеческий облик. И Аллан впервые увидал этого холодного человека взволнованным и даже улыбавшимся.

– Мы напали на след Мюллера, – сказал Штром.

В конце одной глубокой боковой штольни стоял регистрирующий аппарат под рудничной лампой, и рядом с ним виднелись два черных лица распластавшихся на земле и наблюдавших инженеров.

Регистрирующий аппарат отметил в два часа одну минуту колебание в один миллиметр. Мюллер должен был ровно через час произвести новый взрыв, и поэтому инженеры, затаив дыхание, лежали перед аппаратом. Ровно в три часа две минуты игла снова задрожала…

Газеты выпустили экстренные сообщения. Если бы Мюллер был важным преступником, на след которого напала армия сыщиков, то и тогда это не произвело бы большей сенсации!..

С этого времени работа стала легче. Через две недели было точно установлено, что штольня Мюллера находится под штольней Штрома. Мак телефонировал ему, чтобы он «шел вверх», и Мюллер направил штольню кверху. Еще через две недели они приблизились друг к другу настолько, что аппарат отмечал даже работу сверл. Через три месяца можно было и без всяких аппаратов улавливать грохот взрывов как глухой, отдаленный гром. Еще через месяц слышен был шум бурения. И затем наступил великий день, когда буры проделали отверстие, соединявшее обе штольни.

Рабочие и инженеры ликовали.

– Где Мак? – спросил Толстый Мюллер.

– Я здесь, – ответил Аллан.

– How do you do, Mac?[57] – спросил Толстый Мюллер, радостно смеясь.

– We are all right![58] – ответил Аллан.

Этот разговор был в тот же вечер помещен во всех экстренных сообщениях газет, наводнивших Нью-Йорк, Чикаго, Берлин, Париж, Лондон…

Двадцать четыре года проработали вместе эти два человека. Это был величайший момент их жизни. И всё же они не обменялись ни единой лишней фразой. Через час Мюллер прислал Аллану бутылку охлаж денного мюнхенского пива, а на следующий день они могли уже пролезть через отверстие – усталые, голые, потные, покрытые грязью.

Они сошлись, идя с разных материков, на глубине шести тысяч метров ниже уровня моря.

Возвращение Аллана по штольням было настоящим триумфальным шествием. Батальоны рабочих, копавшихся в темноте, кричали и ликовали:

– Снимайте шапки перед Маком! Мак – наш человек!..

А позади Аллана продолжала грохотать бурильная машина, долбившая гору…

6

Этель была сделана из другого материала, чем Мод. Она не осталась в стороне от интересов Мака. Она во всем стала принимать непосредственное участие. Она прошла полный инженерный курс, чтобы иметь возможность говорить обо всем, что было связано с работой туннеля. С того дня как она отдала свою руку Аллану, она с достоинством защищала свои права.

Аллан мог не завтракать с нею, но ровно в пять часов – находился ли он в Нью-Йорке или в Туннельном городе – она неизменно являлась к нему и, не говоря ни слова, принималась за приготовление чая. Она не обращала внимания на то, что Аллан совещался в это время с каким-нибудь инженером или архитектором. Она бесшумно хозяйничала в своем углу или в соседней комнате и, когда чайный стол был готов, говорила:

– Мак, чай готов!

И Аллан приходил – один или с кем-нибудь, – это было ей безразлично…

В девять часов вечера она уже сидела в своем автомобиле и терпеливо ждала его у дверей, пока он не выходил.

Воскресенье он должен был проводить с нею. Он мог приглашать друзей или инженеров – как ему было угодно. У Этель был открытый, гостеприимный дом. У нее было пятнадцать автомобилей, которые она предоставляла своим гостям во всякое время дня и ночи, когда бы они ни захотели.

Гобби иногда приезжал по воскресеньям со своей фермы. Он ежегодно выращивал двадцать тысяч кур, и одному богу известно, сколько яиц получил он от них! Свет больше не интересовал его. Он сделался религиозным, ходил слушать проповеди. Иногда, заглядывая в глаза Аллану, говорил:

– Подумай о спасении своей души, Мак!..