Туманы и чудовища

Леду они не волновали, но Ледаритри должна была хотя бы сделать вид, что замерла в восхищении. К счастью, притворяться не пришлось: в их темных волосах блестели жемчужины, выкупленные у лучших заводчиков с побережья, – Леда знала, что Жадарам тоже удалось продать одну, – а смуглая кожа не только контрастировала с белыми одеждами, но и буквально сияла в искусственном свете самых чистых камней. Последнее Леда проверила сама, когда остановилась у одного из светильников и хорошенько его рассмотрела: удивительной красоты работа.

– Ответственно подошли к теме, надо же, – пробормотала Ледаритри в веер и услышала смешок.

Она бросила взгляд вниз и замерла. Под лестницей стоял Вихо Ваари – в черном. Все еще в черном, после стольких лет. Она не видела его сколько… месяцев двадцать? С тех пор как его отправили в Двужильскую школу, надеясь, что там, подальше от моря, он придет в себя. Но как прийти в себя тому, кто постоянно видит в зеркале собственного брата? Видит то, каким тот никогда не станет?

Леда попыталась поймать взгляд его темно-синих глаз, но Ваари смотрел туда же, куда и все, – на принцев и принцесс. На их смуглой коже словно сияли драгоценные созвездия. Что это? Мастера Цеха потратились на спецэффекты? Что-то врожденное? Леда многое бы отдала за то, чтобы хорошенько их разглядеть. Ледаритри не хотела подходить к ним и на пушечный выстрел.

Она снова скосила взгляд, но Ваари под лестницей уже не было. В тенях он казался почти полной противоположностью любого из принцев – кожа его, тоже смуглая, но словно бы выцветшая, – уж точно никогда не сияла, жемчуг в густых темных волосах попросту утонул бы. И черная одежда лишь добавляла ему невидимости – среди гостей были и те, кто хотел выделиться пятнами тьмы во всеобщем свете.

…Леда выскользнула из воспоминаний и подошла к шкафу. Там пылились книги, которые она глотала в детстве, еще только привыкая к новой жизни. Тогда дядя был к ней не настолько требователен. А потом… потом ей пришлось танцевать на балах с теми, с кем она и заговаривать боялась, в том числе с парочкой наследников. Ледаритри едва дышала, потому что от каждого из них пахло чем-то сладким, и вместе с запахом дома это было настоящим нападением на ее чувства. Леда же с интересом вглядывалась в сияющие точки – на ключицах и открытых плечах у принцесс, на шеях и скулах у принцев; они походили на вышивку. Дядя с удовольствием поощрял это ее увлечение, потому что каждая леди должна уметь работать руками – не как механик, конечно. С не меньшим удовольствием дядя отыскал мастера, способного сковать волю Леды. Не эти ли оковы сияли и на коже королевских отпрысков? Не потому ли принцы и принцессы были марионетками в руках своей матери?

Пыталась ли она с ними заговорить? Леда толком не помнила. Она и лиц их особо не запомнила.

Она распахнула сборник сказок и провела рукой по иллюстрации, на которой девушка с длинными блеклыми волосами танцевала в красных туфельках. В книжках принцы и принцессы всегда были чуть ли не одинаковыми, и Леду это почти злило. В реальности все оказалось немного не так: каждый из тех, с кем она танцевала, пытался сохранить непроницаемую маску, но иногда улыбался краем рта – когда Леда не попадала в такт. И ей хотелось не провалиться под землю, а расспросить их о том, что заставляет их смеяться. По-настоящему. Нравятся ли им вообще балы? И что за звезды усеивают их кожу? Но Ледаритри молчала и танцевала: тот танец, что на три четверти, – с принцем; тот, что на пять, – с принцессой. Она не осмеливалась поднять взгляд и следила за ногами – дядя наверняка наблюдал за ней.

Леда перелистнула страницу и погрузилась в чтение. Эту сказку она старалась всегда оставлять на потом или вовсе до нее не добираться – там ведьма помогла жившей на дне моря девушке попасть на сушу, подарив ей ноги в обмен на голос. Та вышла на берег, и каждый шаг ее был словно по ножам. Ей тоже пришлось танцевать на балах, и туфли ее стали красными из-за крови. И в конце…

Леда охнула и снова перелистнула страницу. Она всегда представляла себя на месте этой героини: сошедшая с корабля на берег, не привыкшая к жизни на земле. Но она ведь была вовсе не девушкой со дна моря. Она была ведьмой, которая обещала перемены и совершала ошибки. Разве не взяла она у Беневолента плату? Разве не отняла у него голос, которым он мог бы говорить с людьми? Разве не изменила облик? Он заплатил куда больше, чем следовало.

«Будет больно?»

«Я не знаю».

Леда вспомнила, как бешено ухало ее сердце и как дрожали руки. Как они перестали дрожать, когда она взяла ножницы, сделала надрез над бронзовой, почти сияющей шеей и…

За спиной Леды раздался шорох, и книга со стуком выпала из рук. Она обернулась, готовясь произнести привычное приветствие на хьясу или, может, немного поругать Буяна за опоздание… Но вместо этого столкнулась взглядом с Тилем. Взъерошенный, в свете накрывших город сумерек и полумраке коридора, он сам казался чудовищем.

– Тиль? – окликнула Леда, когда тот не произнес ни слова. – Что-то случилось?