Туманы и чудовища

Буян отреагировал быстрее нее: когти зацепились за ушки ножниц и выдернули их из Лединой хватки. Она упала на пол, как марионетка, которой обрубили все нити. Нити судьбы и марионетка. Кто-то ей об этом уже говорил…

Обвитые нитью ножницы ударились о чешую Буяна, и тот взревел – так, что у Леды зазвенело в ушах. Она услышала, как распахиваются крылья-паруса, уже словно сквозь толщу воды. Леда не отрывала взгляда от ножниц, которые вместе с золотой нитью тихонько тлели на любимом ковре ее дяди. Захотелось рассмеяться, она позволила смешку вырваться, и тени крыльев тут же упали на нее.

– Леда? – прохрипели сверху, и Леда подняла голову, но в ушах все еще звенело, а перед глазами…

Перед глазами расцветали воспоминания. Бордовый мундир Когтей, который Леда получила по почте, но тогда он был в чужих бронзовых руках с изгрызенными ногтями. Чужой смех, отдававшийся от боков Алетеи, часть которой Леда притащила с собой. Ножницы в ее руках – тяжелые, темные, с витиеватыми узорами веток на рукояти и по лезвиям. «Ночь, равная дню» – на хьясу, тихое, почти невесомое.

Леда вынырнула из воспоминаний, как из ледяной воды, – задыхаясь и силясь исторгнуть из себя что-то лишнее. Руки жгло, но совсем не как прежде: это была боль от прохлады, боль успокаивающая. Леда сдула с лица прядку волос, вырвавшуюся из наспех заплетенной косички, и посмотрела в закатные глаза Буяна.

– Ночь, равная дню, – выдохнула она. – Конечно.

Буян прошелестел что-то и скрылся в подвале, не успела Леда как следует на себя поругаться. У нее наконец получилось! Она смогла завязать узел и удержать ножницы в руках… почти. Нити судьбы – своенравные ребята. Это она знала и прежде.

Буян вернулся с алкоголем и обычными ножницами – одними из тех, которые он достал со дна, а Леда очистила и положила в шкаф, потому что в доме почему-то не было никаких швейных принадлежностей, надо же. Леда фыркнула и протянула ему ладонь с растопыренными пальцами.

– Видишь? Все со мной в порядке.

Она пошевелила пальцами и слегка скривилась. Буян угрожающе зарычал.

– Ты… ты что, рычишь на меня? Правда? – Леда прижала руку к груди.

Ей в самом деле не нужны были никакие повязки. По сравнению с тем, что случилось тогда. В ночь, которая равнялась дню. В одну из сильных ночей – почему она сразу этого не поняла? Она знала, когда ее притащили в Цеховую башню из-под корней Домдрева, лишь приблизительно, но теперь Леда готова была поспорить на что угодно: все произошло в равноденствие. Конечно, в равноденствие. До следующего еще далеко… но в году есть не только сильные ночи. Сильные дни тоже. А что подходит для снятия проклятия лучше, чем солнечные лучи?

Мастера работали в полумраке, и пламя свечей отражалось в их лезвиях. Леда готова была ловить своими солнечных зайчиков. Еще бы найти новые ножницы. Или, может…

Леда прищурилась: подарок Жоррара больше не душила нить, и остов ножниц, конечно, частично останется на дядюшкином ковре, но лезвия… темные лезвия были в порядке. И Леда тоже справится. Немного отдохнет и справится. У них есть время.

– Буян, – Леда отняла от груди руку и тихонько положила ее на колени ладонью вверх. – Видишь, все хорошо. Я просто кое-что вспомнила… Ты ничего не вспомнил?

Это было бы закономерно: Леда снова пытается вмешаться в изломанную судьбу, возвращает кусочек памяти о носителе этой судьбы, и у носителя тоже что-то щелкает. Совсем чуть-чуть.

Буян опустил зажатые в когтях бутыль и ножницы и наклонился чуть ближе к Леде – еще немного, и его щупальца смогли бы заново заплести ей косичку. Погодите, а могли ли они вообще это сделать?..

– Я помню только тебя, – повторил он, как повторял множество раз. А потом… – Еще я помню море.

Беневолент часто говорил про море. Так часто, что разве Леда могла об этом забыть? Почему она не вспомнила это первым делом?

Беневолент забирался на высотные корабельные шпили, только бы разглядеть в предрассветной дымке серую полоску моря. Или не на шпили… куда-то еще выше. Но что может быть выше корабельных шпилей в Городе-Грозди? Цеховые башни? Нет. Точно нет: Леда не боялась высоты, но Цех был ближе к земле, чем воздушные корабли. Настолько близко, что Леда видела вдалеке ленту реки, над которой восходило солнце, но могла разглядеть и камни, умостившие улицы.

– Море?

– Море. – Буян чуть склонил могучую голову, и гребни плотно прижались к ней. – Я любил его… и боялся.

В наступившей тишине было слышно, как расплавленное серебро тихонько шипит, застывая среди ворсинок ковра.

– Похоже, ничего не изменилось. – Буян мотнул головой и опустил крылья.

Леда только теперь поняла, что они закрывали ее, словно ширмы благородную леди перед началом бала. Вот только Леда не была леди. Да и балов в Инезаводи никто не давал.

– У нас есть время, – прошептала Леда и снова сжала и разжала пальцы – довольно терпимо. – У нас есть время, и я обязательно все исправлю. Ты мне веришь?

Это был глупый вопрос. Никто не обязан был ей верить. Но Буян чуть прищурил плотные полупрозрачные веки и прошипел:

– Как иначе.

Буян стал пропадать в шахтах, и Леда не знала, почему ее это волнует.