Цветные рассказы. Том 1

С тех пор прошло пять лет. Некоторое время она была востребована. Играла главные роли. Снималась в кино. Получала премии. Но спокойной жизни все равно не было. Не оставляли ее ни Калерия Ивановна, ни Елена Евстафьевна, ни многие другие доброхоты. Тёма окончательно перебрался к матери. Был ко всему равнодушен. Кроме театра – его интересовал только театр. Он готов выполнять там любую работу – осветителя, рабочего сцены, уборщика, только бы оставаться в стенах «храма культуры». Его жалели. Пока был Жора Шаргородский, давали какие-то второстепенные роли – стрелочника, почтальона, пьяного прохожего. Однажды дали роль, где надо было просто выйти и сказать: «Здравствуйте, сэр!». Этот эпизод стал основой популярного в те времена анекдота. Тёма переволновался и, когда настала пора что-то сказать, забыл реплику. Наступила длинная пауза, и вдруг в полной тишине с галерки раздался веселый голос: «Поздоровкайся с сэром, задница!». Маринка пыталась приходить к Тёме, помогать. Калерия Ивановна встречала невестку – какую невестку? – бывшую невестку! – гробовым молчанием, а Тёма оставался безразличным и безучастным. Вскоре они совсем перестали видеться. А потом Марина серьезно заболела, и ей пришлось оставить сцену.

Пять лет – большой срок. Нашей героине уже под тридцать. Марина зашла в Домжур. Хотелось побыть среди людей – «там, где чисто и светло». Но подальше от обычной театральной тусовки – не хотелось встречаться со старыми знакомыми, выслушивать «участливые» вопросы, улыбаться и вежливо отвечать. Поэтому не пошла в ВТО. А Домжур рядом. Там тоже приличная публика. И кофе неплохой. Можно поговорить о событиях в городе, узнать новости. Кинофестиваль французских фильмов в Доме Кино. Выставка театральных художников в ЛОСХе на Герцена. Участвует ли там Эдуард Кочергин? Первая премия Миши Барышникова на Международном конкурсе за миниатюру «Вестрис»…

У Марины почему-то было легко на сердце. Казалось бы, ничего особо воодушевляющего в ее жизни не случилось. А настроение хорошее. Она чувствовала, что проснулась от спячки. Все. Болезни позади. Правда, ни работы, ни денег… Будет и работа. Будут и деньги.

Как жизнь удивительно устроена. Кто больше всех ее ненавидел? Кто больше всех унижал и оскорблял? А вот наступили черные дни, та же Калерия первая и протянула ей руку. Хмурилась, сердито ворчала, а ведь именно она помогла, не бросила… Может, ради Тёмы… Может, это не Калерии Ивановны рука, а рука Тёмы. Протянутая в память об их погибшем ребенке. Об их юношеской любви. Которая ушла. Наверное, безвозвратно. Не вернуть того, что закончилось. «Моя вина, – думала Марина, – не смогла я удержать нашу любовь… Не смогла удержать на плаву, не смогла спасти Тёму». Она давно это поняла. Но сейчас эта мысль уже не причиняла ей прежнюю боль, время – лучший лекарь. Она, конечно, еще любила Тёму… Но как-то отстраненно… Разве что как брата или как друга… Скорее – жалела. Остались одни воспоминания. Воспоминания хорошие, светлые. Ну, скажите на милость, разве можно жить только одними воспоминаниями? Сколько можно корить себя, каяться, рвать душу… Да и ему она теперь не нужна, ему никто уже не нужен. Все это случилось так давно, будто бы и не с ней. И эта ужасная сцена на лестнице, и ее нелепое поведение… Всё забылось. Ей всё простили… И Тёму, и слухи… Елена Евстафьевна кстати тоже ей помогла… Пробила матпомощь через профком ВТО. Пришла сама, по своей инициативе. «Мы должны помогать молодым актерам. Все-таки ты наша, мы тебя вырастили»…

Марина вспомнила вчерашний сон. Будто она пришла к Калерии Ивановне. Почему так пыльно, почему все покрыто толстым слоем серой пыли? «Тёмы нет, он – в театре, – говорит Калерия Ивановна. – А вот, посмотри, кто тебя встречает». Прислонившись к косяку двери стоит мальчик лет восьми в коротких штанишках. Длинные светлые волосы, широко поставленные, большие глаза, не по-детски серьезный взгляд. Широкие худенькие плечи, сам – тоненький, звонкий. Руки и коленки измазаны. Маринка женским взглядом заметила, что носки на ногах в сандаликах тоже все в серых пятнах. Захотелось тотчас отмыть ему руки и коленки, постирать грязные носочки. «Неужели не узнаешь? – спросила Калерия Ивановна безразличным голосом. – Это же твой сын Тёма, мой внук». «Как же так, он ведь…» «Мы тоже так думали… что вот-вот его не станет. Все говорили – не жилец. А мы все-таки взяли домой, выходили, спасли… А ты не знала?» «Почему вы не говорили?» Калерия Ивановна не ответила, промолчала, ласково посмотрела на внука.

Тёмочка, сынок, ты жив… Стены квартиры Калерии Ивановны заколебались, словно отражение на воде, закружились, понеслись куда-то, лицо свекрови сморщилось как горящая бумага и улетело. Лицо маленького Тёмы тоже задрожало, некоторое время его взрослые глаза продолжали смотреть на Марину. Потом все исчезло. Но сон не кончился. Марина осталась в темноте. Пыталась руками нащупать косяк двери, где стоял ее мальчик. Дитя их любви.