Цветные рассказы. Том 1

– Да как же, неужели не помнишь, как Лешка Яковенко, ну, что Зеленина из «Звездного билета» играл, побил Базеля за то, что тот к нему приставал?

– Все это слухи и вранье.

– Как вранье? А Шаргородский?

– Что Шаргородский? Он ее при всех лапает за все места, а она – хоть бы что. А еще – возьмет ее при всех за попу и приговаривает: «Шитикова – Крытикова, что ты бродишь как лиса в лесу?»

– Ну и что? Подумаешь, он со всеми так.

– Со всеми, да не со всеми. А Шитикова его соблазнила все-таки.

– Не знаю. А если и так, что с того?

– А то, что женщины его вообще не интересуют, его привлекали по обвинению в мужеложстве.

– Привлекали, да не привлекли! У него же подруга есть, это все знают. Валька – гримерша. Всегда говорит о нем при всех: «мой сказал, мой подумал». И домой вместе уходят. А Шитикова-то при чем?

– При чем, при чем… Раз все говорят – значит, не случайно. Нет дыма без огня.

Вызывает Марину Шаргородский.

– Что, – говорит, – Маринка, делать будем?

– А что надо делать?

– Какие-то сплетни все вокруг тебя. До чего дошло, – горестно вздыхает Жора. – Бедная Лиза своя не своя, в больницу ее увозили с сердечным приступом. Восходящая звезда советского театра Данечка Львов… вообще, чуть руки на себя не наложил. Елена Евстафьевна говорит, мало мужем занимаешься, все больше на других мужчин смотришь.

– Неужели вы во все это верите, Георгий Яковлевич?

– Верить-то, конечно, я в это не верю. Знаю, ты очень хорошая девочка. Но ведь все говорят. Калерия Ивановна собирается к Стрижу сходить, чтобы тебя выгнали из труппы.

– А сами-то что вы об этом думаете?

– Да нет, конечно. Досужие домыслы это все. Ты же не виновата, что с Тёмой такое случилось. У тебя и без этого проблем всегда хватало, да и сейчас предостаточно. В общем работай. Ты очень талантливая. А наговаривают… В театре всегда много завистников. Да и о нашем разговоре забудь. Работай и ни о чем не думай.

Но спокойного житья у Марины все равно не было. Многие продолжали склонять ее имя. Калерия Ивановна тоже не унималась. Тёме все давно уже стало безразлично, он не вмешивался. А генеральша от культуры бушевала: «Я тебе покажу, прошмандовка. Ты думаешь, можно так обращаться с сыном Цезаря Ильича? Ничего, ничего. Я поговорю со Стрижом. Он мне не откажет. Цезарь Ильич много для него сделал в свое время. А на твоего педика Жору Шаргородского мы тоже управу найдем. Он и так под статьей ходит».

И Калерия Ивановна… И Елена Евстафьевна… Да и Фортинбрас с Настей тоже почему-то на нее озлобились. Ничего не говорят, а смотрят недобро… Будто ее вина, что она застала их вдвоем в такой неэстетичной позе. Сами и виноваты – не дети все-таки… Она ведь… не подшучивала, не подсмеивалась, сплетен не распространяла. Просто помогла снять трусики и аккуратно так положила рядом на подоконник. Какая же все-таки она дура… Может, дело в том, что они потом забыли трусики? А их кто-то потом нашел. Она-то тут при чем? При чем, при чем… «Поделом и досталось, – подумала Маринка – вела себя как грязная пэтэушница, как обкурившаяся девка с панели, прошла бы мимо, ничего бы с тобой и не случилось.

Не обратила бы внимания. В театре и не такое увидеть можно».

* * *

В общем так. Вы спросите, как закончились эти кутерьма и пересуды, за которыми, если говорить откровенно, скрыты – ну, не скрыты, а можно сказать, располагаются – глубокие человеческие чувства и нелегкие переживания отдельных уважаемых людей, потому что сердце, как известно, не камень, потому что, как пел о сердце Леонид Осипович, ему «не хочется покоя», и вот за это нежелание покоя сердце обычно и расплачивается самыми что ни на есть своими глубокими переживаниями? По прошествии некоторого времени Георгия Яковлевича сняли с работы за аморалку в коллективе, засорение кадров и идейную неустойчивость, долго мурыжили по кабинетам и судам, недвусмысленно намекали, что ему светят места, не столь отдаленные, пока он сам не собрал манатки и вместе гримершей Валькой не умотал в провинциальный сибирский театр. Обстановка в театре на Грибоедова – хуже некуда. Маринку уговаривали перейти в Ленком, предлагали роль Наташи Ихметьевой в «Униженных и оскорбленных» Достоевского. «Конечно, это не Академический театр. Ставки пониже. И там нет таких заслуженных и таких народных. Да может, оно и к лучшему», – так думала Марина Шитикова. Думала, думала, да и согласилась, в конце концов.