Цветные рассказы. Том 1

Нарик растет болезненным ребенком. Губы и ногти – с синеватым отливом. Подушечки пальцев, распухшие от плохого кровоснабжения, – наподобие барабанных палочек. Бабушка и мама трясутся над внуком и сыном: «Нарик, тебе этого нельзя, не бегай, не надо играть с детьми…».

При всем при том, Леонард оказался способным парнишкой. На фортепьяно, к сожалению, ему не разрешалось играть подолгу – слишком тяжело, большая нагрузка. Он замещал пением, у него неплохой голос. И с юмором, кстати, тоже неплохо; любил Нарик и посмеяться, и пошутить, ария Ленского звучала у него так: «Паду ли я дрючком пропертый?». Хотел серьезно заниматься вокалом – опять врачи не посоветовали. Это де, может спровоцировать новый приступ. Любил танцевать. В школе лучше всех танцевал вальс и танго. Сам научился. Природная осанка, природные способности, чувство ритма. Выступал на школьных концертах, читал звонким голосом: «На русском поле, снежном, чистом, плечом к плечу в смертельный миг встал комсомолец с коммунистом и непартийный большевик». Нет, нет, в драматическую студию ему тоже никак нельзя, слишком большие волнения. Вы что, мамаша, хотите, чтобы ваш ребенок умер прямо на сцене?

С детства Нарик понимал, что ему дано в этой жизни меньше, чем другим. Привык к мысли, что суждено ему прожить обыкновенную жизнь, быть самым обычным человеком, быть как все. Ну, так что? Разве это трагедия? Таких миллионы, что в этом плохого? У Нарика не было амбиций. Другой вопрос, что нужно же чем-то заниматься. Ближе всего ему было искусство, театр. Если не певец, не танцор, не актер… Пусть будет что-то ближе к театру. Поступил на театроведческий факультет Театрального.

Студенческие годы складывались неплохо. Преподаватели ему нравились, он им – тоже. Толковый, легкий, открытый, доброжелательный. Нарик возмужал, немного окреп. Он ничем не отличался от других студентов, почти ничем, разве что – худобой, синеватым оттенком губ… И «барабанными палочками». Если его спрашивали: «Что у тебя с пальцами?»… «Да ничего, такая конституция».

На третьем курсе появилась Лена. Она перевелась из какого-то провинциального вуза. Крупная, веселая, румяная, улыбка – жемчужное ожерелье. Антипод Нарика? Антипод? Да нет, не везде и не во всем. Так или иначе – Нарика потянуло к ней. Это было как озарение, как внезапное открытие новой жизни. Вы скажете – противоположности сходятся? Откуда нам знать, почему именно этого парня тянет именно к этой девушке? Они много времени проводили вместе. Однажды даже целовались после студенческого вечера. Она разрешала провожать себя до дома. Но не более того. Ее провожали и другие. Лена вообще была общительной девушкой. А потом Нарик объяснился в любви. «Нарик, ты чудный парень. Мне очень хорошо с тобой. Давай мы вот о чем договоримся – не надо ничего менять, пусть так все и остаётся». Откуда нам знать, почему именно эту девушку совсем не тянет именно к этому парню?

Вначале Леонарду казалось, что для него эта девушка всё. Что ему ничего в жизни не надо. Только знать, что она существует. Только иметь возможность хоть иногда увидеть ее… поговорить по телефону. Цветы… Возможность как-то сказать о своем чувстве. Просто вручить цветы. Хотя бы один цветок. Но каждый день. Если день прошел, а он не принес Леночке цветы… Поздно ночью бегал по станциям метро, чтобы купить заветный цветок, и быстрей, быстрей – на Константина Заслонова. Звонок. «Все спят, Леночка спит уже, ты что, с ума сошел?» «Бабулечка, бабулечка…». «Да ладно уж, передам». Ритуал. Не только ритуал. Первая любовь… Оно было всегда рядом, это чувство, гнездилось где-то внутри его худенькой груди под этим ужасным шрамом.

Нельзя сказать, что Нарик не нравился женщинам. Его отличал особый шарм, интеллигентность, раскованность, открытость и доброта. Как и все молодые парни его возраста… Случалось и так, что он не всегда ночевал дома. Но это было так. Это было как бы между прочим. С ним всегда была его Лена. Елена Витальевна. А что теперь? Что теперь делать? Ничего не изменилось. Ну, не будет вручать цветы. Все останется. У него в сердце все останется, как раньше. Верил ли он сам в то, в чем себя уговаривал? Понимал ли, что он не телеграфист Желтков, что безумные порывы и самоотверженность маленького человека из провинции XIX века совсем не в его, Нарика, характере? Что все эти годы образ «безупречной» дамы сердца постепенно размывался… и превращался в милые, но довольно неопределенные и неясные воспоминания, покрытые розоватым флером первого юношеского чувства. Видимо, настала пора честно и откровенно отдать самому себе отчет в этом. Одним словом, наш герой, Леонард Вацлович, к тому времени уже свой человек в театральном мире, ничего особенного не почувствовал после разговора с «бабулькой» на лестнице и с Леночкой по телефону. Ни сожаления, ни огорчения… Все к этому шло. Игра немного затянулась. Всему свое время. Студенческая влюбленность, студенческая увлеченность, студенческая самоотверженность, в какой-то степени – выпендреж…