Цветные рассказы. Том 1

Вот он, Вольф. С Настей. Вместе в свое время играли в Малом. Он – Эзопа, она – Клею. И сейчас вместе. Так спешили, что раздеться, как следует, не успели. Фортинбрас выглядел довольно смешно. Он стоял у окна в наглухо застегнутом пиджаке, в начищенных туфлях, со спущенными брюками и спущенными же трусами в цветную сине-зеленую полоску. Настя сидела на подоконнике, белые прожектора пухлых ног в туфлях на толстой подошве закинуты на плечи заслуженного артиста. Трусики тоже не успели снять. Они застряли как раз на уровне головы Фортинбраса, заслоняя от его взгляда раскрасневшееся – кровь с молоком – Настино личико. Вольф Янович хрипло порыкивал, ударяясь острым профилем в белые трусики, натянутые небольшим белым парусом между коленей Насти. Рядом у стены стояла сабля, которой совсем недавно Бельский так лихо размахивал на сцене. Марина невольно рассмеялась, увидев эту забавную картинку. «Вольф Янович, вам не надо помочь?». «Проходи, что стала, лярва?». «Да не сердитесь вы, Фортинбрас Янович, я помогу. Все в порядке, Настя, не нервничай». Маринка аккуратно подняла вдоль ног и сняла Настины трусики. «Вот так-то лучше, ребята. Совсем другой обзор». Фортинбрас дико крутанул ей вслед глазами. Маринка тряхнула головой и, тихо улыбаясь, двинулась в сторону дома. Вдруг до нее дошло – это же происходило на самом деле, взаправду, не на сцене, вовсе не на сцене… Она вся похолодела. Какой ужас! Марина, Марина, что с тобой случилось? Зачем ты так поступила? С ума сошла… Как ты могла? Совсем голову от радости потеряла. Нет, чтобы отвернуться, пройти мимо, сделать вид, будто ничего не заметила… Настроение безвозвратно испортилось – не от того, что оказалась свидетелем непрезентабельной сцены, а от ощущения собственной…

«гадости, мерзости, иначе это никак и не назовешь». Но людям свойственно прощать… Все прощать, особенно себе любимым. И Маринка тоже себя простила. «Какая ерунда, ну пошутила… Может быть, не совсем удачно…» Только другие не простили.

Казалось бы, на этом все могло и закончиться. Потешное, но не очень значительное по масштабам Академического театра (давно привыкшего к гораздо более интригующим и сложным любовным закулисным интригам) происшествие не могло иметь какого-либо значительного резонанса. Но оно, во-первых, быстро стало известно. Вы, конечно, подумаете – почему бы и нет? – Маринка тут же нашептала об этом своим подружкам. Мы бы тоже так подумали. Но совсем не Маринка стала виной и источником быстрого распространения слухов. Подружек у нее не появлялось с тех самых пор, как рыжая Светка укатила в Москву. Маринка вообще была не болтлива, и даже мужу Тёме она об этом происшествии ничего не сказала. Однако, факт остается фактом. Слухи быстро распространялись, в деталях обсуждались в кулуарах и даже – какое безобразие! – выплеснулись далеко за пределы театра – это можно сказать, во-вторых. Заслуженный старательно обходил Маринку и лишь иногда выкатывал на нее озверевший бычий глаз. А Настя делала непроницаемое лицо и старательно не замечала Маринку.

Прошло несколько дней. «Шитикова, в профком!» – крикнул кто-то за кулисами.

Маринку приняла сама Елена Евстафьевна Дерюжко, председатель профкома, немалая, между прочим, величина в иерархии Академического театра. Когда-то Леночка Дерюжко была начинающей актрисой и неплохо сыграла в кино простую советскую девушку, ставшую партизанкой и отважно бившуюся в лесах Белоруссии с немецко-фашистскими захватчиками. Стала известна на всю страну, чего-то даже была удостоена. Рассудительная Леночка решила, что ей вполне достаточно актерской славы, другой выигрышной роли может и не быть, и надумала пойти по общественной линии. Она быстро заматерела, располнела и, самое главное – набрала немалый вес в решении важнейших вопросов жизни театра. Ну и конечно, очень скоро стала заслуженной, не в пример многим другим недальновидным скромным пахарям сцены. Сам Шаргородский прислушивался к голосу Е. Дерюжко и считался с ее мнением… Предоставление жилплощади, прием в труппу лимитчиков, касса взаимопомощи, моральный облик актеров, репертуарная комиссия, да мало ли какие важные вопросы никак не могли решаться без учета ее, Елены Евстафьевны, точки зрения. Она бегала советоваться и во дворец Профсоюзов на площади Труда и даже имела какие-то дела с инструкторами и секретарями обкома партии. По вопросам культуры, конечно. В общем, ни одно важное событие в театре не обходилось без нее.

Елена Евстафьевна приняла Маринку в своем кабинете. Выглядела скромно и достойно. Светлые волосы безупречно уложены и стянуты сзади в кичку, открывая чистую линию правильного лба. Предложила сесть на стульчик рядом со своим темным массивным столом. Долго молчала, перелистывала какие-то свои очень важные бумаги. Потом подняла на Марину глаза и строго спросила:

– Ну, что скажешь, Шитикова?

Марина подумала, что будут опять спрашивать про мужа.

– О чем вы, Елена Евстафьевна?

– А ты не знаешь? Что случилось два дня назад после генеральной репетиции?