Гней Помпей с юности мечтал о военной карьере, считая свои очередные звания заслуженной платой за боевые заслуги. Последние события в Причерноморье, естественно, вызвали у него желание возглавить командование армией в Азии и на Востоке. Друзья предложили Сенату обсудить назначение Помпея как опытного военачальника, способного завершить позорно затянувшуюся войну с Митридатом. Но сенаторы ужасались, поскольку Помпей требовал совмещения полномочий высшего командования сухопутной армией и флотом, резонно обосновывая тем, что войсковые соединения перебрасываются военными кораблями. А ещё требовал передать ему в абсолютное управление все населённые территории, где ведутся военные действия.
Автономия от центральной власти позволяла Помпею именем римского народа объявлять врагам Рима войну и заключать мир на своих условиях, что всегда являлось прерогативой Сената. Ситуация повторяла историю мятежного римского военачальника Сертория в Испании и неуправляемое поведение самонадеянного полководца Лукулла на Востоке, проигравшего за последнее время все сражения с Митридатом. В Сенате справедливо возмущались требованиями Гнея Помпея как вызывающе дерзкими, но никто не знал, как поступить.
В этой ситуации трибун Гай Манилий предложил закон, предоставляющий Помпею управление территорией за пределами Римской республики, весьма напоминающее даже не диктатуру, а тиранию. Если диктатор в интересах государства получает от Сената абсолютную власть на время и только в вопросах управления и военных обязанностей, тираны используют власть в собственных интересах. Против закона выступил консул Красс, который не мог радоваться успехам коллеги по консульству. Одни сенаторы уговаривали других не принимать «закон Манилия» как опасный для демократии. Но проявлению народного обожания Помпея Великого нечего было противопоставить, тем более после впечатляющих побед над средиземноморскими пиратами. Рим и вся Италия смотрели на него с обожанием как на победоносного военачальника, забыв об ужасных последствиях власти Цинны, Мария Старшего, Суллы Кровавого.
В то время когда Манилий внёс в Сенат свой законопроект, Помпей находился в Киликии. Его друзья, не надеясь на красноречие трибуна, предложили Цицерону убедить народ и сенаторов принять его.
Преторы при необходимости имели право созывать Народное собрание и напрямую обращаться к римлянам в случае, если сенаторы тормозили решение важных проблем, касающихся безопасности государства. Цицерон выступил на Форуме перед огромным скоплением народа.
Это была его первая политическая речь, он несколько дней готовился, припоминая уроки по ораторскому мастерству с греческими учителями. Накопленный опыт публичного общения с людьми давал себя знать: любую толпу можно склонить к чему угодно. Толпа подобна морю – заволнуется, едва поймает ветер. От оратора зависит, будет ли это легкий утренний бриз или ураган красноречия…
Цицерон начал речь перед народом с объяснения, что поступает по зову долга, как гражданин и патриот. Митридат Понтийский и Тигран Армянский желают отобрать у Рима земли на Востоке и в Азии. Ограблены страны-союзники, что поставляли римлянам жизненно необходимое продовольствие. Их население всегда выплачивало налоги в казну Рима, теперь – царю Митридату, который к тому же чинит насилие в римских провинциях. Война продолжается много лет, а усилия командующего Лукулла не приносят результата. Армия не видит в нём победителя в этой войне.
– Квириты! – взывал Цицерон к Форуму – Представьте себе ужасное состояние людей, живущих на тех землях. Способны ли они платить налоги и подати, исполнять союзнические обязательства перед Римом, когда им приходится постоянно чувствовать опасность за свою жизнь, за безопасность семьи и сохранность имущества? Вспомните о завещанной предками великой славе римского народа. Армии нужен военачальник, обладающий опытом побед над сильным врагом. Я знаю, что вы проголосуете за него ради собственного благополучия, ради могущества Римской республики. Вы отдадите свой голос ради спасения жизни римских граждан, проживающих в тех землях, вы сейчас проголосуете за нового командующего армией!
Из толпы послышались выкрики:
– Назови имя нашего спасителя!
Оратор, словно не слышал голосов, продолжал с той же силой в голосе и страстью говорить о притеснениях граждан за пределами Рима. Цицерон знал, о чём говорил, не понаслышке…