Цицерон. Поцелуй Фортуны

Прислушался. В ответ тихие всплески водных капель с прохладных стен. Марк напрягся и ясно различил прерывистое женское дыхание. Вслед глухое бормотание и малопонятные звуки, исходящие, словно из утробы… Тягостное ожидание нарушилось, и вдохновлённая силой Земли Пифия несвязно произнесла странные слова:

– Двойной язык лукавит… Чёрная душа за светлым лицом… Властвует неизбежность…

Невольный страх обуял Марка. Напряжением воли переборол себя. Снова прислушался. Из-за занавеса не раздавалось ни слова, ни звука…

Главный жрец пояснил:

– Она устала.

Выйдя на свежий воздух, Марк отдышался, после чего ему всё как иноземцу объяснили. При пророчице Пифии в храме находятся пять жрецов, в обязанности которых входит записывать всё, что она произносила, сидя на треножнике в трансе. Во внимание принимались самые незначительные подробности состояния Пифии. Каждое слово, каждый намёк – всё имеет значение для оракула! Записи обобщались и передавались толкователю божественного оракула, жрецу-хрисмологу.

В конце посещения святилища Аполлона Цицерон получил толкование хрисмолога:

– Ты услышал: «двойной язык лукавит», а это означает: не верь врагам своим, даже если они покажутся добрыми к тебе.

Ты услышал: «чёрная душа за светлым лицом», значит, ты поможешь человеку в его беде, и он предаст тебя. Опасайся врагов среди мнимых друзей.

Ты услышал: «властвует неизбежность» – ты хочешь пойти наперекор судьбе, определённой богами, но для тебя всё будет напрасно.

Посещение священных Дельф, необычайно важного для каждого грека места, в душе Цицерона глубокого следа не оставило. Но и сожалеть о потерянном времени не пришлось. Появилось убеждение, что будущее для него сложится не по прихоти богов, а так, как сам себе задумает. Ну а если с ним всё-таки случится ужасная история, он постарается всё пережить с присущим настоящему римлянину достоинством.

Глава двенадцатая Без права на жизнь

Сулла кровавый

Возвращение Цицерона в Рим прошло незаметно для римлян. Все уже забыли о молодом адвокате, бросившем почти безрассудный вызов окружению Суллы. После двухлетнего отсутствия Марку нужно было напомнить о себе.

Пришлось снова привыкать к Риму, Форуму и людям на улицах. Он с удивлением отметил, что сограждане ведут себя гораздо раскованнее, чем прежде, при Сулле, страшась неведомой и ужасной расправы. Если раньше римляне не рисковали появляться в публичных местах, собираться группами, обсуждая политику и власть, то сейчас они словно проснулись от дурного сна. Ничто не могло удержать их дома, в кругу семьи. Общественная жизнь вернулась в Рим.

Сенаторы непрерывно заседали в куриях[20], на Форуме бурлили страсти народных сходок. Толпы оживлённых граждан слонялись по улицам, отсиживались в табернах, где за вином бесстрашно обсуждали последние новости и критиковали власть. Даже полуденная жара не могла разогнать римлян по домам. Они искали тень в портиках, занимая досуг основательными беседами о жизни, политиках и врагах Рима. Городские рощи и сады были полны гуляющими жителями. А когда в театре ставились спектакли или в цирке совершались сражения гладиаторов и зверей, весь Рим превращался в коллективного беспечного зрителя. Все метаморфозы с римским народом произошли по одной веской причине – в связи с годовщиной смерти ненавистного всеми диктатора.

Естественно, что Марк постарался понять историю Суллы исходя из рассказов друзей и знакомых. Он пожелал разобраться, почему римляне поставили над собой недостойного, как оказалось, человека; по какой причине поддались добровольному унижению, безропотно подчинились диктатору, умирая по смертельным спискам, проскрипциям? Почему поверили Сулле, всего лишь одному его обещанию в Народном собрании, правда, в окружении своих легионеров:

– Я намерен улучшить положение народа, но при условии, что народ будет слушаться меня во всём!

Причины для этого имелись. Два высших должностных лица, правящие консулы, погибли в боевых действиях. Республика не имела права остаться без власти. Сенат, собравшись на чрезвычайное заседание, предложил Народному собранию закон, предоставлявший главнокомандующему армией Корнелию Сулле властные полномочия, по сути, диктаторские – «до тех пор пока сам не сочтет поставленную сенаторами задачу выполненной». С этого дня одному человеку предоставлялось право распоряжаться жизнями и имуществом граждан без надежды на апелляцию к народу. На этот период отменялось действие всех законов, вводились новые эдикты диктатора – «по чрезвычайным обстоятельствам». Назначение на любую государственную должность происходило по воле диктатора.

* * *