Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Близость к наукам и к философии привела Марка Цицерона к осознанию того, что не каждому человеку дано достичь олимпа власти да ещё в ней удержаться. Власть даётся тому, у кого есть непреклонная воля, способная воплотить в жизнь намерения, во что бы то ни стало добиться целей. В последнее время он спрашивал себя, способен ли на это. Но тут же появлялись неразрешимые, на его взгляд, вопросы. Выступая перед сенаторами или на Форуме, в судебном заседании он наблюдал лица восхищённых слушателей, готовых с восторгом внимать его речам, но не был уверен, что римляне готовы пойти за ним, покорившись его воле, куда позовёт. А проявление власти есть умение одних людей подчинять себе волю других, склонных к подчинению. Если не будет подчинения – не будет и власти. Не будет власти в государстве – не будет государства…

А Марк знал за собой, что, когда ему приходилось выбирать между подчинением и властью, он немало сомневался и терял волю, после чего его охватывали беспомощность и страх. Несомненно, желал этого Марк или нет, он больше тяготел не к политике и не к занятию высоких государственных должностей, а к адвокатуре – судебному ораторству. Его не интересовала власть над людьми, но он стремился быть на виду, по сути, «стать господином слушателей». Судебный процесс против Милона окончательно похоронил его надежду на то, что римляне желают придерживаться моральных принципов, основанных на соблюдении законов. Мораль уходит в прошлое! И так будет в силу того, что одна часть римского общества поддерживала преступника Клодия, а восхваляла его убийцу – Милона вместо того, чтобы сообща следовать в пределах законодательства. Такие неутешительные для себя выводы сделал Цицерон, преданный республиканским канонам.

Он до сих пор не сделал для себя вывода – в чью лодку нужно сесть, чтобы удачно пристать к нужному берегу… Из-за страха потерять привычную для себя республику и как следствие собственную жизнь, Марк явственно ощущал ненависть к Публию Клодию, а Милона в то же время был вынужден терпеть и спасть его на суде, оправдывая убийство человека – в случае с Клодием – только за то, что Милон в своё время ратовал за возвращение Марка из изгнания. Вся разница! Цицерон сильно расстраивался и болел, если наблюдал политиков, которые вместо публичной защиты собственного мнения прибегали к лицемерию, ожесточённой вражде и угрозам несогласным с ними. Но, принимая как неизбежное зло, продолжал надеяться на возвращение римлян к лучшим республиканским традициям и законопослушанию. Вот почему, взывая к справедливости и равенству, в глазах многих римлян Цицерон выглядел старомодным и не совсем привлекательным политиком.

Сложившийся расклад между политическими группировками в Риме лишний раз убеждал Цицерона в том, что пятисотлетняя республика, или «общественное дело», погибает. Уходят её главные ценности – выборность органов власти, гражданские и политические права, свободы. Для римского общества возникла опасность перерождения системы народного управления государством в монархию. Республика, где ни один отдельный гражданин не должен стоять так высоко, чтобы его нельзя было призвать к ответу, неизбежно попадёт под власть временщика, монарха. Такой правитель станет неподвластен закону хотя бы потому, что «он сам и есть закон». Только вероятность привлечения к суду любого гражданина и даже самое могущественное лицо отвечает равенству и свободе человека в республике.

Думая о таких, казалось бы, отвлечённых вещах, Марк припомнил встречу с Цезарем, перед его походом в Галлию. Тогда Цицерона неприятно удивили слова триумвира:

– Сулла глуп, если добровольно отказался от власти, когда никто уже не сомневался в его силе.

Марк попытался сгладить остроту его высказывания:

– Я думаю, что Сулла всё должным образом сделал. Он понял, что дальнейшее пребывание его у власти ведёт к тирании, отчего неизбежно возникнут гражданские распри. Римлянам оставалось радоваться, что восторжествовали свободы и справедливость, провозглашённые в законах Римской республики. При этом какое счастье испытывает диктатор?

Марк ярко представлял себе диктаторов и тиранов несчастнейшими людьми, как их оценивали греческие мудрецы: они живут во дворцах под охраной, как в темнице, ненавидимые своим народом; у них нет места, куда бежать, спрятаться от гнева народного, даже если понадобится жить изгнанниками. Разве не безумие – идти кому-то из просвещённых римлян столь страшной дорогой?!

Цезарь покачал головой, и было неясно, соглашался или хотел возразить.

– Соглашусь с тобой, Марк, что власть одного человека плоха для остальных людей. Но согласись с тем, что римляне любят тех, кто личной честью и славою демонстрирует своё величие. Народ готов подчиняться тому, кто властвует не по итогам народного голосования, а в силу своих природных свойств. Точно так же, как свободный человек отличается от раба. Кто думает не о собственном достоинстве, а только о своей безопасности, пускай тот пасёт домашний скот, а не людей.