Царь-Север

Серьезные члены комиссии на следующий день отправились к месту вынужденной посадки. Кругом аварийного самолета снег был густо и мелко примят бесчисленными следами куропаток, зайцев, белок и песцов. На поляне чернело кострище, седое от инея. Потирая носы и похлопывая руками в рукавицах, седые от мороза – и потому казавшиеся мудрецами – члены комиссии потоптались вокруг да около самолета, почесали загривки, гадая, что же случилось.

По заиндевелому скользкому хвосту, припорошенному хвойными иголками, испятнанному крестиками птичьих лапок, «седые мудрецы» залезли на фюзеляж. Глянули масло в моторе. Там серебрились металлические блестки. Значит, повреждение серьёзное. Принесли необходимый инструмент и кое-как сорвали с гнезда, открутили промороженный масляный фильтр. И обнаружили в нем мелкозубое крошево – осколки шатунов.

– Двигатель помер, товарищи! – заупокойным тоном констатировал руководитель комиссии и чуть было шапку не снял на морозе, но, вовремя спохватившись, только притронулся к виску, точно отдавая честь погибшему мотору.

За удачную посадку самолета Абросим Алексеевич Мастаков получил двести рублей премиальных, поскольку при такой сложной аварии можно было запросто ухайдакать дорогостоящую машину.

– Спасибо, конечно, – сказал он, принимая деньги, – только самую главную премию мне уже выдали.

– Где? – удивились. – Кто выдал?

– Господь, – загадочно сказал он. – Под небесами…

6

Было лето, когда он надумал свататься. Договорился насчет гидроплана и сказал об этом старому другу Пашке Дроздовцеву:

– Ну и фраер же ты! – неодобрительно покачал головой Пташка Дрозд. – Мы пароходом бы добрались.

Мастаков стал пальцы загибать:

– Во-первых, туда, в старообрядческую глушь, только самолетом можно долететь, как поется в песне. Нет, рекой добраться можно, я не спорю. Но времени сколько ухлопаем?! – Летчик еще один палец загнул. – Во-вторых…

– А в-третьих, – перебил Дроздовцев, тоже загибая пальцы и показывая фигу. – Видишь? Вместо медового месяца получишь годик или два горькой тюряги.

Но в подобных случаях Абросима нельзя было остановить. «У него береста зажглась в заднице», как любил говорить один сибирский народный лирик.

Полетели. И чуть не заплутали в дебрях.

Погожим теплым днем в небесах над Енисеем, над таежной глухоманью затарахтела «гидра». Сделала круг и плавно приводнилась, переполошив окрестных чаек и распугавши рыбью мелюзгу, пригревшуюся в тиховодах и на приплеске.

За деревьями собаки всполошились. Белыми и черными клубками покатились к берегу. Ребятня, от восторга крича и взвизгивая, припустила следом за собаками, разрывая штаны и рубахи о прибрежные кусты и сучья. Два браконьера, несколько минут назад в хорошем, приметном месте выбросили за борт крестовину, размеренно спустили сеть и, легонечко пощипывая воду веслами, покуривая, тихо-мирно сплавлялись в лодке вниз по течению. Увидев самолет на поплавках, браконьеры перепугались.

– Что за чудо-юдо? Федька…

– Хрен его знает…

– Инспекция?

– Откуда у них самолет? Да еще такой!

– Хорошая утка! Шныряет и по воздуху, и по воде… Если у инспекции появилась такая техника – нашему брату хана! Переловят всех подряд. Пересажают.

Федька выхватил нож. Стальное ребро, отражая солнце, хищновато скалилось.

– Ты чего? – насторожился напарник.

– В крайнем случае, полосону по тетиве и всё – концы в воду!

– Дура. Такие сети на дороге не валяются.

Ветки затрещали на берегу. Бородатый кержак с двустволкой вышел из-за деревьев, огляделся, рукою подрубая встречный свет. Не спеша потопал к самолету, загребая сапожищами пыль и гремящую разноцветную речную гальку, среди которой валялись полудрагоценные камешки багрового и золотистого цвета.

Мастаков и Пташка Дрозд, соскочив на берег, привязали гидроплан к большому кедру, белеющему голым боком, ободранным весною, в пору ледолома.

Кержак, подойдя поближе, мрачно рассматривал «гидру». Сплюнул под ноги, собрался уходить.

– Товарищ… Простите, как вас? – закричал Абросим и показал рукою. – Глухомань – это сюда? Скажите.

– А тут хочь куда – глухомань! – резонно ответил кержак.

– Я понимаю, – кисловато улыбнулся Абросим. – Нам нужна деревня Глухомань.

Поправив ружье за спиной, кержак темную лапу запустил в дремучую жесткую бороду.

– Деревня? А где она такая?

– Так это мы у вас хотим узнать.

Бородач пожал плечами.

– Отродясь про такую не слыхивал.

Друзья растерянно переглянулись.

– Подождите! – Мастаков глядел по сторонам. – Вы что, не местный?

– Сто лет живу здесь. Нету здесь деревни Глухоманки…

– Да как же так? На карте есть, а в натуре, так сказать…

– На карте можно дьявола с рогами намалевать. А толку-то? – Помолчав, бородач угрюмо пояснил: – Большевики начудили. Не от большого ума. Пихтовку после революции стали звать Глухоманкой. Что к чему?.. Всё вверх дном перевернули. Чертовы эти… геолухи понаехали, наковыряли, бросили. Потом ещё какая-то холера тут ходила, колышки в землю колотила… Теперь вот вы летаете. Тоже, небось, ищете. Золото, небось? Народишко нынче помешан на золоте.

– Мы ищем Ефима Ерофеича Глухаря.

– Ефимку? Ишь ты. А зачем?