Царь-Север

Раноутренним брезгом подкрасило горы. Тайга в полумраке трещала, точно отдиралась от неба: на востоке наметился зубчатый светлый зазор между кронами и звездами. Оловянный стылый свет зари просочился в зазор. Ветер прибрал облака. В берестяные свитки скатался морозный туман, залегая по ущельям. Ржаную горбушку солнца надрезали над горой. Крошки хлебного цвета посыпались на белоснежную скатерть, бахромою свисающую с берегов, с деревьев. Пичуга проснулась в кедрах, отчаянно-веселый голосок подала. Серым комочком падая на снег, пташка будто собралась поклевать солнечные ржаные крохи. Неподалеку от самолета проступили свежие следы куропатки, зайца. Левее – песец прострочил по сугробу. Волки серой цепью протянулись по гребню противоположного берега. Жизнь, просыпаясь, побежала своим чередом, полетела…

В небесах над перевалом проснулся «шмель». Тихий, сонный шум нарастал.

– Летят, Снежана! Поздравляю! – Мастаков шапку подбросил. Сильно швырнул, от души. Расставил руки в стороны и засмеялся, глядя на Снежану и подсознательно дожидаясь возвращения шапки.

– И я вас поздравляю! – усмехнулась девушка, глядя вверх.

Он поднял глаза. Шапка покачивалась на кедровых заснеженных лапах.

– Не вздумайте лезть, – предупредила Снежана. – У кедра ветки хрупкие. А на морозе тем более…

– И что же теперь делать? Становиться Пьером Безуховым? – Он потер покрасневшее ухо. – Ладно, бегу. Кажется, наши спасатели выходят на связь.

Шум в небесах разрастался, ширился. Подлетая к высоте под номером 810, полярные лётчики спросили по рации: «Как вы там, ребята? Живы? Как площадка? Все нормально? Встречайте!»

Мастаков мерзлых веток подкинул в костер – пускай дымит, показывая направление ветра.

Куропатка под берегом завтракала – теребила ивовые почки. И вдруг ощутила, как веточка ивы затряслась в ее клюве. А затем и берег стал легонечко трястись. Шапка Абросима упала с кедра, снег посыпался, дымной пыльцой развеиваясь в воздухе. Бросая кормежку, стая куропаток полетела через Енисей.

Самолет, взревевши вепрем, развернулся, отражая встающее солнце – ослепительный заяц спрыгнул с поднебесья в глубину темного урмана. Надсадно ревя, самолет пошел по глиссаде – все ниже, ниже. Окрестные деревья и снега, подрагивая, точно пригнулись под натиском могучего рёва. Бордовая капля шиповника капнула с морозного искрящегося куста. Белка-летяга заполошно побежала по кедровым веткам, ловко перепрыгивая и перелетая с дерево на дерево. Сгоряча не рассчитавши свой полет, летяга сорвалась и, вереща, плюхнулась в сугроб; красноватым скомканным листом прокатилась по гребню и скрылась. Кругом кухта посыпалась. В чистом воздухе запахло гарью, будто присмолили шерсть на диком кабане.

Самолет приземлился. В тишине скрипнула дверца. Полярный летчик, первым подошедший к ним, сиял улыбкою Христа Спасителя.

– Доброе утро!

– Вот уж действительно – доброе! – согласился Абросим.

– Ну, как вы тут?

– Отлично.

Второй пилот, высокий добродушный парень по фамилии Версилов (его звали Верзилов), увидел девушку и пробасил командиру на ухо:

– Кажется, мы могли бы и не торопиться.

«Спасители и спасенные» на радостях обнялись и даже расцеловались. Из аварийного самолёта перегрузили сто двадцать килограмм оленины, за грудами которой оказались…

– О! – возбужденно зашумел Верзила. – И выпивка, и закуска! А вы сидите, посылаете сигналы бедствия…

– Какая выпивка? – удивился Мастаков.

– Ящики с вином. Вы что, не знали?

Абросим крякнул от огорчения:

– А мы всю ночь мерзли!

– С такою женщиной, – засмеялся Версилов, – грех замерзнуть.

Смущаясь, Мастаков грубовато одернул его. Покосился на Снежану, забиравшуюся в теплый самолет.

– У вас, я вижу, дело серьезное! – не унимался Верзила, снимая лётный шлем; голова вспотела после перегрузки оленины.

– Афоня! – сказал командир. – Вместо того чтоб зубоскалить, открой бутылку, пускай согреются…

– Кто любит открывать свою Америку, а я всегда бутылки открывать любил! – Продолжая посмеиваться, Версилов вытащил из ящика посудину, вытер о штанину и прочитал название. – Винцо, конечно, не фонтан, но ничего, сойдет.

Не напрягаясь, он пробку выбил кулаком. Вспухая, пробка отлетела, покатилась по снегу.

– Не понял. – Афанасий встряхнул бутылку и, прищуриваясь, заглянул вовнутрь. – Алё! Вермут Хаттабович… Где ты? Выходи.

Вино замерзло, превратилось в красную густую кашу. Еле-еле кровоточило из горлышка. Еще немного, и все бутылки полопались бы от мороза.

– Иди, возьми у нас! – приказал командир.

Версилов развернулся и, унтами «сорок последнего» размера глубоко уминая сугробы, сгонял к самолету, достал «НЗ» и набуравил Абросиму водки полный стакан – капель через край покатилась, дробинами дырявя снег под ногами. Снежане плеснули глоточек, но девушка наотрез отказалась.