Царь-Север

– Шляпу поднимите, кавалер. А то уши мороз оторвет.

– Ну, тогда я на этом балу буду Пьером Безуховым.

Девушка через силу посмеивалась. Пританцовывала возле догорающего костра. Припрыгивала в своих несерьезных унтайках. Бодрилась и шутливо пыталась учить Мастакова элементарным ритмам вальса, танго.

– На таком морозе только танцевать! – отмахивался он. – Плохой из меня ученик… Я сам себе напоминаю жеребца у деревенской коновязи. Стою, жую овес, переступая с копыта на копыто…

Она засмеялась.

– Неправда. У тебя получается.

– Я тебе все ноги оттопчу!

Темную выпушку нежных волос над верхней губой Снежаны обметало сединками инея. Все чаще взглядывая на губы девушки, Абросим отворачивался. Зубы стискивал. Жарко в груди становилось, хоть кругом трещал крутой мороз. На груди у него расстегнулась пуговка.

– Закрой. – Она поправила одежду летчика. – Простудишься.

– Ты на себя посмотри! Собралась в дорогу! Как в той песне: «по морозу босиком к милому ходила»… А ну, давай-ка, переобуемся.

– Во что?

– В мои унты.

– А ты, Абросим? Как же ты?

– Я там нашел кое-что…

Он заставил её переобуться. Сам залез в какое-то полустоптанное старьё, завалявшееся в хвосте самолета. Старьё было с дырками, с тонкой подошвой. Мастаков нашел кусок материи, разорвал на портянки.

– Как там у Пушкина? – Он притопнул обувкой. – Зима, крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь! И голой пяткой снег почуя, плетется рысью как-нибудь… Эй, маэстро! Музыку!

И опять они – под музыку незримого оркестра – пытались вальсировать на белоснежной утоптанной площадке, будто на хрустящей бересте, издырявленной черными кружочками: угольки прожгли, постреливая ночью и порхая. Потом Абросим пошел добывать дрова – закончились.

Снежана, задумчиво глядя на оживший огонь, улыбалась чему-то. Ходила кругом костра, смешно утопая в мохнатых собаках – непомерно больших унтах. Останавливалась и тихо, проникновенно пела:

Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету,
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту…

* * *

Мастаков неожиданно вспомнил: «Коробка!» Скрывая улыбку, пошел в самолет. Сунул что-то за пазуху. Покрутившись около костра, он пространно как-то взялся рассуждать о чудесах, о волшебстве, о колдунах. Потом сказал:

– Снежана! Я не волшебник, я только лечусь, как сказал один товарищ в сумасшедшем доме. О чем ты, Снежана, мечтаешь на этом морозе?

– О юге твоем!

– О юге… – Он начал подводить её к нужному «ключевому» слову. – Юг. Теплое море. А на берегу – море цветов. Правильно? Так о чем ты мечтаешь на этом морозе?

– О розе.

– Нет проблем! – Он руку запустил за пазуху. – Только для вас, мадам. Из глубины моего взволнованного сердца!

Нужно было видеть её лицо.

– Господи! Откуда?.. Настоящая роза? – Девушка понюхала цветок и посмотрела влюбленными глазами на пилота. – Вот так фокусник! Колдун… – Снежана спохватилась. – Ой, она замерзает! Какая жалость!

– Разве колдун позволит умереть бедной розе? Колдун себе этого век не простит.

Цветок (это был настоящий цветок) на сумасшедшем морозе превращался в хрупкое стекло. «Чародей» завернул стекленеющую розу в какую-то красную тряпочку, вынутую из-за пазухи. Походил кругом костра, невнятно «заклиная духов». На колени дурашливо бухнулся, закатил глаза под небеса. Отвернулся, перекувыркнулся… И воскликнул:

– Прошу вас, мадам! Из глубины моего взволнованного сердца! – И он протянул Снежане стеклянную розу, пощелкивая ногтем по сверкающему бутону.

– Ничего не понимаю… – изумленно прошептала Снежана, восторгаясь как девочка. – Товарищ чародей! Я вас просто… обожаю!

– Я вас тоже просто… Кха-кха… обожаю! – Он вздохнул, добавляя: – Я должен вам признаться…

Снежана подошла. Ладонью прикрыла ему рот.

– Умоляю, не надо. Ты все испортишь.

Он покорился.

– Молчу.

Похоже, они говорили о разных вещах. Снежана – о любви. А он – хотел признаться в том, что в Енисейске перед вылетом подошел к нему один толстощекий дядя, городской чиновник, и попросил передать Морозову – «властелину Медвежьего Угла» – небольшой презент. Даже не ему, жене его. Это были два цветка. Настоящая роза и искусственная. Упакованы так, что «хоть на Северный Полюс везите», сказал чиновник, передавая коробку. К презенту – в коробке – прилагалась записка, разъясняющая смысл такого «двойного» подарка. Мастаков записку не читал. Он вообще забыл о коробке после того, как мотор забарахлил. И вспомнил, когда Снежана возле костра запела какую-то песенку о розах. Вот тогда и осенило его «поколдовать».

Позднее Снежана сказала, что именно в эти минуты она влюбилась в «колдуна и чародея».

5