Царь-Север

Дед-Борей от выпитого не захмелел, только сильнее затосковал, глядя на живой огонь, трясущий красной юбкой над чугунной решеткой камина. Глубокая морщина проломилась наискосок по лбу, мелко посыпанному испариной – вот что значит полгода спиртного не нюхать. Папироса погасла в хрустальной пепельнице. Обхвативши руками голову, Храбореев ушел в себя, оставляя официанта в неясном томлении: столбом торчал поодаль, полотенце держал наизготовку на изогнутой руке и сонным взглядом караулил муху, чтоб не села на клиента.

Одиноко было. Северьяныч покрутил головой. За соседним столиком сидел молодой человек, показавшийся знакомым.

– Можно? На минутку…

– Присаживайся, Дед-Борей.

– Откуда ты знаешь меня? Твоя шайба, кстати, тоже мне знакома… Где мы с тобой, сынок, могли пересекаться?

– Может, в Тихом? Или в Атлантике?

– Моряк, что ль?

– Капитан.

– Уважаю! Давай за тех, кто в море!

Выпили. И Храбореев неожиданно стал возмущаться варварской работой атомных ледоколов типа «Вайгач» и «Таймыр».

– Все эти ваши мелкосидящие посудины могучими кильватерными потоками разрушают слой природной фауны! А это – основное питание рыбы.

– Да что вы говорите?

– То, что слышите! Дурная энергия ледокольных винтов заставляет всплывать на поверхность коряги, топляки и даже «первобытный» шлак, оставшийся на дне Енисея с тех пор ещё, когда здесь плицами шлепали первые пароходы. – Северьяныч пристукнул кулаком по столику, призывая капитана слушать, а не стрелять глазами по сторонам. – А если эти ваши атомные мастодонты сядут на мель?

– Не сядут, успокойся, Дед-Борей.

– Все может быть! Особенно в России…

– Верно, – улыбнулся капитан, – в России можно запросто сесть, и главное – ни за что.

– Вот-вот! – не уловив иронии, продолжал Северьяныч. – Сядет ледокол на мель и не сможет забортной водой охлаждать ядерные установки. И что тогда? Авария! – Храбореев посмотрел за окно. И вновь загорячился: – Скоро зима, ледостав. А постоянная ваша долбежка льда для караванов, барражирующих в низовьях Енисея и в среднем течении – привели к ухудшению климата. Расстроился тысячелетний биологический баланс. Причем равновесие нарушено не только в Сибири – и в целом по Арктике… Я уж молчу о том, что ваши атомоходы стогами поднимают ил, забивающий сети рыбаков. В том числе и мои! – Северьяныч кулаком постучал себя по груди. – Ваши винты работают, как мясорубки! Пластают рыбу, только шум стоит…

– Молодец, Дед-Борей. Садись, пять. – Дослушав тираду, капитан посмотрел на часы. – Ох, эти женщины! – сказал, поднимаясь. – Нельзя им верить… Ну, мне пора. До свиданья. Будет время, заходите в гости.

– Куда?

– К моему отцу.

– Что-то я тебя, сынок, не понимаю. Хотя шайба твоя мне знакома.

Капитан, уходя из ресторана, дал швейцару на чай (а также на сахар и на масло). И попросил:

– Вы проследите за ним. Это легендарный Дед-Борей. Скоро он потребует немедленной остановки всего ледокольного флота… Серьезный дедушка!

Швейцар подобострастно улыбался, чуть прогибаясь и оттопыривая задницу, точно собираясь помахать воображаемым хвостом.

Субботний денек разгорался. Народ понемногу подтягивался к веселой жизни. Какие-то люди садились за стол Северьяныча. Он угощал всех подряд, привечая и обнимая. Шумно говорил и широко улыбался. Но в глубине его зрачков мерцали затаенные свинцовые заряды. Слепое раздражение искало выхода. Когда он зашумел, буянить вздумал – солидный господин какой-то подошел, попросил:

– Потише, пожалуйста.

– Виноват, исправлюсь! – Храбореев посмотрел на лощеного дядю в черном костюме, в белой рубашке с бабочкой. Увидел руки – страшные культяпки. – О! Трубадурик? Ты?

– Здесь нету никакого Трубадурика.

Северьяныч с удивлением рассматривал уродливые пальцы; рука владыки ресторана оказалась на уровне стола. На каждой культяпке мерцал – изумруд, бриллиант, золотая печатка.

– И все это нажито честным путем. Да, Трубадурик? Ты же с детства за плугом ходил. Ты ведь никого не убивал, кроме оленей на переправе. Да, Трубадурик? Откуда дровишки?

И вдруг он увидел высокого человека в военной форме. Широкоплечий, розовощекий, лысый как бильярдный шар – человек сидел в углу за столиком, за которым обычно сидят хорошие друзья владыки ресторана.

«Дуб?! – изумился Северьяныч. – Живой?» Не говоря ни слова, он подошел к военному. «Дуб» – или кто это был? – даже не посмотрел на подошедшего. Продолжал ковырять какие-то желуди на тарелочке. Наблюдая, как военный орудует ножом, Северьяныч вспомнил финку у него в руке, собаку, распластанную на полу зимовья. «Да, это он! Конечно!»

Кто-то сзади похлопал по плечу Северьяныча. Три бугая стояли за спиной. Приглашали на выход. Храбореев заартачился.

– Мне с этим Дубом надо поговорить!

Охранники привычно подхватили клиента под микитки. Повели к двери. Храбореев уперся, плечом шевельнул. Затрещала мебель и зазвенело битое стекло. И «совершенно случайно» рядом оказался старый друг, плавильщик Анатолий Силычев, советский орденоносец. Круглое лицо орденоносца всегда сияло жизнерадостностью, здоровьем. «Морденоносец» – так в шутку Северьяныч друга своего прозвал.