Царь-Север

За причалами зазывно голубело небо с багровым подбоем туманной зари. Сизоватый клок бескрайней тундры прилепился на дальнем берегу. А там – в распахнутых воротах между берегами – ветрами звенела такая забубенная даль, что хотелось рвануть по воде – побежать и навек раствориться в мечтательной дымке, подрагивающей на горизонте. «Нет, – подумал он, веселея без причины. – Не зря приехал!.. И живу не зря на белом свете!»

Обратно Храбореев хотел добираться рейсовым автобусом, но повстречался знакомый – вместе когда-то на заводе работали.

В Норильске на автовокзале он купил три пачки папирос. Домой по-прежнему идти не хотелось. Храбореев постоял на площади. Закурить хотел, но горько усмехнулся. «Скоро тут и без курева будет нечем дышать, хоть противогазы надевай!»

Ветер, меняя направление, сильным гребешком зачесывал дымные чубы над трубами. Светило солнце и в косых лучах было видно, как между кварталами скирдуется сернистый газ – голубоватый, с оттенком меди. Такие «газовые атаки» в городе не редкость, особенно по ночам. Когда-то Северьяныч вкалывал на заводе, поэтому знал: утилизация сернистого газа на нашем производстве – около шести процентов, а мировые стандарты приближаются к сотне. Специалисты разводят руками: по той технологии, которая существует в России, утилизировать вообще тяжело. Вот и приходится чихать и кашлять, и до срока ложиться в вечную мерзлоту – вместо желанного Юга, на котором «помешан» едва ли не каждый второй северянин.

Была суббота. Два мужичка расположились на берегу бывшего озера, превратившегося в сточную яму, в которую боится утка залететь – облезет и уже не обрастет, если, конечно, не сдохнет. Утка – нежная тварь. А человек – толстокожий, ему хоть бы хны; люди летом плещутся в этой сточной яме. А зимою – Храбореев наблюдал – «моржи» здесь купаются, поскольку горячие сбросы с завода не дают замерзнуть замордованному озерку.

На ржавой трубе, протянувшейся около озера, два субботних мужика, раздавив бутылочку, беседовали о наболевшем:

– Пора отсюда дергать!

– Ты уже лет двадцать собираешься…

– Не-е, теперь уже точно. Лег спать вчера, а форточку забыл закрыть.

– И что? С кровати сдуло?

– Выбросы, мать их… Говорят, за рубежом выплачивают деньги, если предприятие делает вредные выбросы. Неужели правда? Или брешут?

– Правда. Это называется «компенсация за вредность».

– Ну, давай, наливай. Компенсируем!

И мужики невесело расхохотались, позванивая стаканами.

Дым усиливался. В горле запершило, а в глазах противно защипало. Две-три слезинки выщипнуло. Спасаясь от «газовой атаки», Дед-Борей пошел домой. С понурой головою завернул за угол и чуть не бухнулся в черную грязную канаву. Теплоцентраль ремонтировали. Стороною обходя разрытые участки, перешагивая через трубы и сугробы стекловаты, он оказался в районе ресторана «Берлогово». Хозяйничал там – Трубадурик. А правильней сказать – Спиридон Александрович Берлогов. Соблазняясь по поводу выпивки, Дед-Борей подумал, что мудрец, пожалуй, прав: вино иногда помогает трезво посмотреть на мир.

21

В «Берлогове» музыка ревела, как медведь, восставший после зимней спячки. Бильярдные шары пощелкивали, точно кто-то стрелял из винтовки с глушителем. Пахло ароматами различных блюд, среди которых бывала и медвежатина. Камин трещал сухими сосновыми дровами, красным языком дразнился. Возле решетки на полу лежало коричневое полено, похожее на замерзшего соболя, который попался в очеп и неестественно вытянулся. Табачный сизый дым пластался. На стене между окнами раскорячилась белая шкура полярного зверя. Сверкали тусклые стекляшки глаз, отлакированные желтые клыки. Зрелище грустное, чтобы не сказать – гнусное. Особенно если тебе доводилось видеть живого зверя, сокрушительно сильного, смелого. «Окажись медведь в этом «Берлогове», – подумал Северьяныч, – он бы всю эту шушеру за одну минуту разогнал. Эти дамы и господа мигом превратились бы в мужиков и баб. С визгом, с писком – полетели бы в окна, двери с косяками на ушах бы вынесли… Ах, Трубадурик! Молодец! Гляди, как развернулся… То ли кум у него, то ли сват богатенький в Москве. А давно ли мы с тобою, Трубадурик, на отстреле оленей ходили в грязи по колено?»

Появился прыщеватый официант, замордованный за ночь, осовевший. Улыбнулся, изображая радость. Засуетился, дровишек подбросил в прогоревший камин, скатерть сменил на столике. Зевая, прыщеватый заслонил салфеткой рот.

– Извините. Что будем пить?

– Водку.

– А что будем кушать?

– Её, голубушку… А где хозяин?

– Спиридон Александрович? Они отдыхают. – Официант постучал по циферблату дорогих часов. – Времени-то сколько?

«Они! – удивился охотник. – Ну откуда у нас это холуйство? «Они» года три как вылезли из грязи в князи. В портянку еще сморкаются…»