Царь-Север

Последний перевал одолевали, ломая ногти на руках. Карабкались почти по вертикальным стенам. В такую глушь, в такую дичь забрались, что не дай Бог. Даже Храборееву – бесстрашному и опытному – сделалось не по себе. Особенно сильно на нервы подействовала грубая, угрюмая колода, вырубленная из лиственницы. Гроб. Точнее – саркофаг, в котором покоился кто-то, хорошо одетый, хорошо снаряженный для охоты, для кочевья по просторам бескрайнего Верхнего Мира. Такие колоды тунгусы заранее рубят. Потом – после кончины родителя – сыновья поднимают с прахом и на плечах уносят в непроходимые горы, оставляют на дереве, прочно привязав широкими кожаными ремнями. Как печально это и прекрасно – в такой ладье покинуть землю, качаться на волнах ветра и уплывать по синим небесам куда-то в вечность!

…К месторождению ураганного золота – на Ураган-реку – добрались уже с первым снегом. Страшное было местечко. Скалы отвесно уходили в небеса. Ущелье узкое – труба, в которой вечно воет ветер. Когда-то здесь ураган пронесся, валом повалил деревья, камни раскатал, и под корнями, под камнями – засверкало золото. Многие счастье пытали – ходили сюда. Там и тут виднелись высохшие кости, добела обглоданные зверьем, обсосанные рекой, дождями, ветрами. Человеческий череп беззубо скалился на берегу. Сквозь проломленное темечко проросла можжевеловая ветка, покачивалась зеленым чубчиком.

Ураган-река была уже зажата заберегами, только на стрежне косматый пар вздымался белесоватой гривой. Но и стрежень скоро запаяет. Дед-Борей надеялся успеть до ледостава, сделать плот и до морозов уйти отсюда. А теперь? Как выгребаться? Если пешком – стужа их догонит и задушит на перевалах. Да и продукты на исходе. Хлеба уже нет. (Зато кругом – ржаными булками на белой скатерти! – лежали самородки на подтаявшем снегу).

Авантюристы, шалея от золота, забыли о своем проводнике. Храбореев присел на обломок лиственницы. «Жрать охота, спасу нет!» Поглаживая дерево, он вспомнил: эвенки в тяжелую годину срезают кожу с лиственницы, соскабливают заболонь, шинкуют и варят с костями. Охотник – по многолетней привычке – рукой пошарил в поисках ножа на поясе. Кожу срезать с дерева хотел, добраться до заболони. Только нету ножа. Отобрали господа авантюристы, боятся, как бы не зарезал. Волки! Сами горло друг другу грызут и думают, что все такие…

Дед-Борей задумался. Затосковал. Теперь, когда они дошли до цели, судьба его, пожалуй, предрешена. Прикокнут – даже глазом не моргнут. Значит, надо что-то предпринимать. Не будет же он здесь сидеть и заболонь жевать, как теленок, дожидающийся последнего часа.

Северьяныч пригнулся и ушел за валуны величиною с трехэтажный дом. Сердце горячо забилось. Обернулся. Никто не преследовал. Дальше хотелось бежать, но вспомнился немтырь, Болтун, сломавший ногу и дорого за это заплативший. Нет, лучше не спешить. Осторожно ступая по золотым самородкам и по свежему слепящему снегу, Северьяныч спустился в распадок. Опять оглянулся. Пичуга в тишине позванивала на корявой лиственнице, перекрученной ветром. С легким шорохом снежинки сыпались. Родник беззаботно балаболил неподалеку – сизый парок струился. Храбореев хлебнул водицы – и вдруг чуть пулю не проглотил! Пуля ударила в камень и отлетела в холодную родниковую чашу. Гранитные осколки по щекам сыпанули…

Сверху закричали:

– Стой, собака!

– Дуб! Смотри, не зацепи! – предупредил Леон. – Кто нас обратно выведет?

– Старикан! Стоять! Шаг влево, шаг вправо – попытка к побегу!

– Давай наперерез, – приказал Простакутов. – Этот хромоногий черт далеко не уйдет. А я покараулю здесь…

– У меня патроны кончились!

– Дуб! Держи! – Леон сгоряча протянул «Смит-Вессон». (Впопыхах никто не вспомнил о хитромудром сканере, узнающем хозяина по отпечатку пальца.)

Лысый Дуб спустился в белый распадок, но беглеца не увидел. Только свежий след какой-то по снегу пропечатался – длинными ручьями. Точно оленья упряжка проехала. В распадке было покойно. Звон за скалой мерещился. Будто колокольчик. За утесом Дуб увидел оленью упряжку. Дед-Борей уже садился на нарту.

Сдвигая на затылок головной убор, Дуб задержал дыхание. Прицелился в крайнего оленя и плавно придушил курок. Но «Смит-Вессон» не выстрелил.

– Тьфу ты! Кусок дерьма! – мордоворот в сердцах едва не выбросил дорогую игрушку.

Упряжка завернула за береговой утес и пропала на краю обрыва. Дуб следом побежал. Остановился на краю. Вытягивая шею, осторожно заглянул. Ого! Далеко внизу в камнях ворочалась темная вода, какая-то коряга уплывала. Дуб отвернулся от обрыва и сплюнул, уходя: «Хороший был дедушка. Жалко только, бабушку не слушал!»

18

…Да, развеселую историю поведал Храбореев про Хамелеона Проститутова. Художник задумчиво бродил по берегу – не мог успокоиться. Останавливался. Грустно вдаль смотрел. Рыбалка не шла на ум. Тиморей всё еще был во власти рассказа Деда-Борея.