Царь-Север

Ветер никогда не умирает, он просто улетает в свой далёкий Ветроград – сказочный город. Он затихает до поры до времени, отдыхает где-нибудь за перевалами, где у него имеется хрустальная хоромина. Дворец. Почему-то мерещится именно хрустальное жилище. Прозрачное, светлое. И стоит оно где-нибудь в хорошем, дивном месте. Может быть, даже и недалеко. Может – вовсе рядом. Сказки в нашей жизни часто бывают рядом, только люди их не замечают. Люди ходят мимо Ветрограда – за грибами, за ягодой. Спокойно ходят и не замечают. Это как правило – взрослые люди, обременённые годами и всяческими хлопотами. Дела, делишки, заботы клонят взрослую, сединой припорошенную головушку, некогда глядеть по сторонам. А если даже глянет кто-нибудь – всё равно ему не по глазам сказочный хрустальный Ветроград, в котором так славно, уютно живётся дедушке Борею. Кто не знает, тот разве поверит, что этот ласковый голубоглазый борей может превращаться в сердитого бора. Так называют ураганный ветер, способный выворачивать море наизнанку в районе Новороссийской бухты, в районе Геленджика, около Новой Земли и на Байкале. Старожилы говорят, что вертикальные размеры борея – исполинский рост его – может достигать нескольких сотен метров. И у него бывает даже борода – так, по крайней мере, жители Новороссийска называют густые облака, перед появлением разбойника боры всегда возникающие на горной вершине. Разбойник бора может вырывать деревья, как траву, многопудовые камни может перекатывать с места на место, но всё это – игрушки безобидные. Хуже, когда бора принимается за корабли, не успевшие уйти от берегу. Бора с ними весело играет как великовозрастный ребёнок, легко раскачивает и переворачивает – топит просто-напросто, беззаботно посвистывая при этом.

Так рассказывал дед ребятишкам.

Слушали – затаив дыхание, разинув ротики.

Редко, но всегда очень охотно Дед-Борей приезжал в Петербург, в мастерскую на Васильевском острове, где жил его сын, художник Тиморей Антонович Дорогин.

Однажды «в студеную зимнюю пору» у сына был юбилей, и отец приехал поздравлять. Дед-Борей жил тогда на Кольском полуострове. Силы были, конечно, уже совсем не те, что в молодости, но… старый конь борозды не испортит. Дед-Борей по-прежнему охотился, рыбачил. А когда появлялась возможность – выбирался в экспедицию под названием «Гиперборея». Такие экспедиции – примерно раз в два года – устраивал профессор Усольцев, увы, скончавшийся во время подобного путешествия и похороненый, согласно завещанию, среди вечных полярных льдов. И теперь, после кончины профессора, Дед-Борей особенно сильно тосковал по размаху Крайнего Севера – хотелось вырваться туда, но не было возможности. Не было новых азартных людей, способных покинуть свой насиженный уют и махнуть куда-нибудь туда, где ещё всеми красками цветёт и душу восторгает, будоражит сияние верхнего мира.

2

Юбилей у сына в Петербурге получился шумный, многолюдный. Юбилей, так сказать, в двух частях. Первая часть была – сплошной официоз. Чиновники приходили с дежурными поздравительными адресами, в которых находился казённый текст, шикарно тиснёный золотом и перевитый рскошными лентами. Были, правда, и сюрпризы, такие, например, как новый русский орден «За честь и достоинство» в современном искусстве. Приятно было получить подобный орден, утяжелённый драгоценными каменьями. И в то же время – как ни странно – Дорогину весьма печально было смотреть на этот орден. Ведь ещё недавно ничего подобного не могло бы в голову придти сочинителям российских орденов и медалей. А теперь? Почему это вдруг – «За честь и достоинство»? Не потому ли, что мало теперь в нашем искусстве как чести, так и достоинства? Эти качества – с каждым годом, если не с каждым днём – вырождаются, меркнут, становятся редкостью. И теперь, образно говоря, человек, взявшийся отстаивать в искусстве идеалы чести и достоинства, идеалы красоты и морали – это всё равно что безумный или храбрый человек, рванувший рубаху на груди и отчаянно бросившийся на амбразуру. Герой! Герой, конечно! Ниаких сомнений. Ну как нам такого не наградить? Надо, надо, господа. Геройство нуждается в поощрении. Исходя из этого, мы скоро будем, наверно, награждать за отсутствие пошлости – в современном искусстве это тоже геройством становится. Писателей скоро нужно будет награждать за отсутствие грязного мата на страницах книг. Художникам награды – за отстутствие порнографии. Скульпторам – за то, что они перестанут в чугуне и бронзе отливать свою страхолюдину, от которой не только дети пугаются, но даже взрослые заикаются. В обшем, скоро нужно будет ордена и медали на «Монетном дворе» Петербурга тоннами штамповать – насущная потребность велика.

Вот такие мысли роились в голове у Тиморея Антоновича, пока он терпеливо и стойко выслушивал казённые речи на официальных мероприятиях, посвящённых его юбилею.

Вторая часть торжества была куда как веселей, раскованней.

3