Царь-Север

Господи! Дурацкая эта привычка – думать вслух – когда-нибудь его погубит.

– Я? Ничего… – пролепетал охотник.

– Кто белку в глаз стреляет? Вы?

– Я муху не обидел! – Самозванец широко улыбнулся. Но лучше бы он этого не делал. Это была сердечная улыбка людоеда.

Милиционер шевельнул бровями и франтовато взял под козырек:

– Товарищ… Кха-кха… Господин, позвольте документики.

«Как разговариваешь, хам?!» – хотел он крикнуть и ногой притопнуть, как подобает царю. Но вместо этого с губ сорвался лепет:

– Моя… твоя… не понимает! – Ничего другого, более умного, не пришло в башку.

Глаза милиционера затвердели. Он поправил кобуру.

– Следуйте за мною в отделение.

Ну что было делать «царю»? Ну да, милиционер при исполнении. Лицо неприкосновенное. Но ведь можно врезать и не по лицу. Да, если поймают, припаяют годика четыре или пять. А с другой стороны: он, царь тайги и тундры, матёрый волк – поднимет лапки вверх и на полусогнутых пойдет за этим замшелым столичным фраером?

Самозванец зыркнул по сторонам. Развернулся и треснул сержанта. Бедняга упал. Шапка серой кошкой покатилась под кусты газона. Милиционер схватился за кобуру.

– Стой! Стреляю.

Да куда ты стрельнешь, сосунок? Ты же орехи привык пистолетом долбить. Божий день на дворе, кругом детей полно и стариков.

И все же он, собака, стрельнул. Не сразу, правда. Какое-то время сержант старался его догнать, но это было делом бесполезным. И тогда сержант пальнул – сначала в воздух, а потом уже прицельно. Пуля просвистела над головой. Попала в стену – откусила бетонный шматок. Рядом с домом рабочие расковыряли яму – похоже на грязный окоп. Рыжевато-красная сырая глина показалась кровью на земле. И в голове у царя-самозванца что-то щёлкнуло, будто передернули затвор. Подбирая длинную белую мантию, похожую на обрывок пурги, он запрыгнул в окоп, побежал, пригибаясь, прикрываясь бруствером рыжей земли.

– Сержант! – зарычал он, оскаливая зубы. – А ну, прикрой меня! Где наши бэтээры?

И он опять – как было уже не раз, не два – увидел вдруг перед собою раскаленные пески Афганистана…

Эти пески, раскалившиеся в его воспалённом воображении, в конце концов, сослужили ему нехорошую службу. Прикрываясь бруствером рыжего окопа, Зимогор оторвался от своего настырного преследователя – башмаки бегущего сержанта затихли. А дальше и вовсе ему, Егору Зимогору, несказанно повезло – так подумалось, так показалось. Тёмно-зелёный бронетранспортёр стоял на возвышении – как на песчаной сопке. Знакомый, почти что родной «бэтээр». Егор был готов поклясться чем угодно, что это боевая машина, поцарапанная вражескими снарядами, рикошетом ударивишими по броне, там и тут поклёванная пулями и кое-где присыпанная ржавчиной, словно осенними листьями – это была машина из Афганистана.

И тонкое чутьё, звериное чутьё охотника не обмануло. Этот бронетранспортёр и в самом деле из «горячей точки» прикатил сюда, припылил уже на издыхании своих сердечных сил – мотор на последних метрах чуть не заклинило. А последние метры эта машина проехала, когда поднималась на гранитный плоский пьедестал, чтобы там замереть, заржаветь в качестве памятника. Случайно или же как раз наоборот – вполне закономерно – Зимогор запрыгнул именно в этот бронетранспортёр. Он был пустой, пропахший дымным порохом. И сильно как-то был он раскурочен. Одного фрикциона не доставало – левый разворот не выполнишь. И дорогая оптика – механизм точной наводки – был раскручен. Только всё это мало теперь беспокоило Зимогора. Главное – он был у себя дома; такое ощущение в душе. Главное – крышка задраена и никто теперь, никто, ни одна собака не сможет достать Зимогора.

И вдруг – вместо чужой, словно бы гавкающей ненавистной речи – он услышал совершенно спокойную русскую речь.

– Аллё! – сказал кто-то сверху. – Ты чего там? Зимовать надумал?

Егор удивился. Помолчал с минуту, потом спросил:

– Командир! Ты, что ли?

– Я! – ответил командир ОМОНА. – Выходи.

И снова тишина внутри брони.

– А разве ты живой? – усомнился Егор. – Тебя же хлопнуло под Кандагаром!

– А где ты видел говорящего покойника? – Командир ОМОНА усмехнулся. – Выходи. Не бойся.

Зимогор, задетый за живое, возмутился.

– Ну, ты же знаешь, командир, я ничего и никого на свете не боюсь… кроме одной малой малости…

– Знаю, знаю. Выходи. Ребята ждут.

– И ребята живы?

– Ну, конечно.

Широко улыбаясь, он поднялся наверх.

Вот так его взяли, вот так повязали. Как мальчика в детском саду.

16

Голова Егора была теперь – совершенно седая. Чёрная повязка на глазах. Холодные браслеты на руках. Двое сопровождающих в камуфляжных намордниках посадили преступника в машину, повезли куда-то. Потом пошли по длинным коридорам. Лифт поехал как-то очень стремительно – дёрнулся вверх и тут же замер. Лестница была укрыта чем-то мягким – ноги утопали, шагов не слышно.