Царь-Север

…Даже теперь мороз дерёт по коже, как только Егор вспоминает первые минуты после обвала, когда моментально погасли все фонари. Может быть, тогда, имено тогда в его сознании впервые возникло ошушение Земного Шара, всем своим весом придавившего эту горделивую, несчастную букашку под названием человек. Горы, тундра, леса и моря с океанами – всё в результате обвала перемешалось, переместило свою тяжесть на Егора Зимогора. И где уж ему справиться с эдакой громадой! Нет! Зимогорить ему оставалось – по его же собственным подсчётам – минуты три, четыре. А потом – или воздух кончится, или кровь, кипячёным ключом хлещущая где-то между рёбрами.

И вдруг – на второй или третьей минуте после обрушения кровли, после оглушительной тишины – Зимогор услышал тихий стук по камню. Потом – пробился голос.

– Егорка, – прохрипел Красавин. – Ты где?

– Я здесь…

Голос приблизился.

– Ну, как ты?

– Помяло.

– Поднимайся, пошли!

– Как – поднимайся? Тонны две над головой. Смеешься. Лежу тут, как песец в капкане. Видать, хана!

– Это мне хана, – сказал Красавин. – А ты живой останешься. По тебе, дураку, ещё плачет тюрьма…

– Ну, тогда я полежу, не буду торопиться.

– Поднимайся, некогда.

– Да говорю же, две тонны…

И вдруг он почувствовал сильную руку Ивана Красавина. Бог его знает, как это случилось?! Сильная холодная рука – будто стрела от башенного крана – прошла сквозь камни, ухватила за воротник и вытащила из-под завала.

Поначалу у Егора язык отнялся.

– Ничего себе! – удивился он, снова «научившись» говорить. – Как это так у тебя получилось?

– Матушка-земля мне помогает. Я тебе про это говорил. Пошли. Некогда лясы точить!

Шагая за Красавиным, парень спросил, спотыкаясь:

– А куда мы торопимся?

– У меня в запасе только час…

– А потом?

– Подохну, – спокойно сказал Красавин. – Я умру, когда спасатели приедут и начнут меня наверх поднимать. А пока время есть. Поторопимся. Я показать тебе хочу кое-что. Как говорится, закрома нашей великой Родины! Ты слышал про Царя-Севера? Ну, вот. Слышать – одно. Сейчас – увидишь. Через несколько лет ты, Егорка, тоже захочешь стать царем…

– Ты хочешь сказать, что я это… с катушек слечу? С ума сойду?

– Зачем? При твердой памяти.

– Да брось ты, Петрович!

Они остановились. Впереди – в конце тоннеля – замаячил слабый свет.

– Что там?

– Подземный цветок.

Подошли поближе.

– А! – разглядел Егор. – Горняцкий фонарь.

– Под землею – это фонарь, – стал объяснять Красавин, – а вот когда выйдешь на свет – будет ослепительный цветок.

– Да ну? Это в сказке твоей… Я теперь вспоминаю.

– Сказка – рядом, Егорка. Ты ещё убедишься.

При золотистом свете «подземного цветка» Егор увидел кровь на лице и на одежде Ивана Петровича.

– Слушай! – спохватился Зимогор. – Надо бы тебя перевязать!

– Что толку? Только время потеряем. Пошли…

И тут за спиною послышался приглушенный, взволнованный шум. Яркий свет прожектора ударил по стволу проходки. Страшные какие-то тени зашатались – как привидения пошли, рогами доставая до потолка высокого тоннеля. Застучал отбойный молоток. Зарычал экскаватор, громадным ковшом разгребая обломки…

– Спасатели приехали, – равнодушно сказал Красавин. – Скоро доберутся до меня…

– Ну, наконец-то! – Егор обрадовался. – Спасут, Иван Петрович! Не горюй!

– Кто сгорел, того не подожжёшь, – вздохнул Красавин. – Смотри. Запоминай вот эту дверь.

– Где? Я никакой двери не вижу.

– Её никто не видит, хотя годами рядом трутся. Вот, смотри, блестящая порода выпирает. Это – дверная ручка. Крутится как часовая стрелка. Запоминай, как надо поворачивать…

Красавин рассказал ему несколько секретов, затем что-то вспомнил.

– Ты ведь боишься ходить по чистому льду?

– Есть такое дело, Петрович. Ничего на свете не боюсь, кроме чистого льда…

– Значит, не сможешь войти. Там первые сто метров – голый лёд над пропастью. Вроде как – висячий мост над преисподней. И ещё запомни. Никель тебе может помешать.

– Кто?

– Никель.

– Не понял.

– Никель – это злобный дух, мешающий нам, горнякам, под землей. Не знаешь? Ты же вроде учился?

9

И вот теперь, когда Егор собрался на рудник, ощущая странное волнение, он посмотрел под ноги, представляя голый лёд, и вдруг засмеялся. Он же теперь не боится чистого льда! Забыл? Да как же так? Всю жизнь его точило как мелкою пилой – этим паршивеньким чувством ущербности, непонятно, когда и откуда в него вселившимся. Видно, где-то в детстве или ещё раньше – в прошлой жизни, может быть, он впервые испугался ледяной поверхности, «открыто» зияющей под ногами, и этот испуг по пятам за ним всю жизнь ходил. И наконец-то – слава тебе, господи – отпустило, отступило. Хорошо. Прекрасно.

Порадовавшись тому, что теперь он вообще ничего на свете не боится, Егор поймал себя на потаенной мысли, что эта абсолютная храбрость скоро может ему пригодиться. Зачем?

Егор ещё сильнее разволновался. Посмотрел на фотографию, висящую над телефоном: озеро, горы в туманной дымке. Вспомнилось озеро Байкал, а вслед за этим – гостиница «Байкал».

И тут раздался крик, заставивший вздрогнуть.

Жена заголосила на кухне.

Он почему-то не пошел – побежал на крик.

– Что такое?