Царь-Север

Современный боярин мне кинул
Свою барскую шубу с плеча…
А когда-то он кушал мякину,
Одевался скромнее бича.
А потом, сукин сын, расстарался,
Миллион своровал или два…
Кто с поличным у нас не попался –
Уважаемая голова!
Кабаки у него и подруги,
Бандюки у него и вокзал…
Загулял он, ослабил подпруги,
И случайно меня повстречал.
«Я дарю тебе царскую шубу,
Драгоценный ты мой землячок!» –
Говорил он, куражась, бушуя,
Обнимая меня горячо.
«Как там наша деревня?» – кричал он.
А деревни давно уже нет,
Там крапива, полынь, там ночами
Только волки поют при луне…
Современный боярин, хмелея,
Вдруг стакан раздавил в кулаке.
«Как же так? Эх, Россия…Расея!» –
Заскрипел он зубами в тоске.
«Наши предки держались устава –
Собирать, созидать, сохранять…»
И в глазу у боярина стала
Бриллиантом слезина сверкать.
Наши предки старались! А толку?
Сколько б ты здесь теперь ни рыдал,
Ты, боярин, давно втихомолку
Свою душеньку черту продал.
Ты, боярин, и сытый и сильный,
За бугор ускользнул, за моря…
В телогреечке ходит Россия,
Золотыми глазами горя!

7

После митинга Зимогор с мужиками заседал в прокуренной пивной. Вот где надо митинги наши собирать; и явка будет явно стопроцентная, и активность – хоть смирительную рубашку на мужика надевай. Только наши, российские, люди умеют вот так широко и так безответственно орать во хмелю, призывая хвататься за вилы, за топоры. А когда протрезвеют – не будут знать, куда глаза бессовестные спрятать. Эх, русская широкая душа! Ну, где ты, где? Так и охота сказать, что ты уже давно, как видно, душонкой стала, размазали тебя, как тесто, раскатали страшнее, чем асфальтовым катком, и лапы свои грязные вытирает об тебя любая сатана, а ты, душонка, – ничего ещё, хорохоришься, горишь синим пламенем во хмелю да похваляешься своей фантастической широтой при своей удивительной узколобости…

Здоровенный сутулый горняк Гаврилович, которого прозвали Горнилович, уже рубаху на груди пластал – пуговки отлетели как семечки.

– Братва! Слушай сюда! В бывшем Советском Союзе Министерство цветной металлургии имело в своем штате 800 человек. А сегодня только в Москве в головной конторе нашей насчитывается более тысячи всяких чиновников!

– Расплодили дармоедов!

– Зато работяг сокращают! На медосмотре специально гайки закручивают.

– Избавляются от людей! И в первую очередь избавляются от тех, из кого уже все соки выжали.

– Окапитализдили…

– Мужики! – крикнула буфетчица. – Прошу не выражаться.

– Рая, ты что? Я говорю, пришли к капитализму.

Горнилович залил в своё «горнило» поллитровую кружку водяры. Пожевал рукав – занюхал – и неожиданно размахнулся… И по полу покатились звенящие стеклянные сосульки…

– Твою мать-то! – Горнилыч встал, доставая кудлатой головой до перекрытия пивной. – Скоко можно терпеть? Пора уже…

– Чего – пора?

– Мы сидим на золоте! – закричал Горнилович, пудовой лапой хлопая себя по ягодице. – Мы задыхаемся от дыма и сдыхаем в нищете!

– А что ж ты хочешь? В России нет закона, по которому нынешние олигархи должны и обязаны платить за недра! А нет закона – значит, и спроса нет?

– Братва! Но ведь надо что-то делать. А?

Хриплый бас посоветовал в дальнем углу – в дымном сизом облаке:

– Надо поехать в Москву и кое с кем разобраться!

– Кишка у нас тонка, чтоб разобраться.

– У кого? – зарокотал Горнилович. – У меня кишка тонка?

– Да и у тебя… Я погляжу, какой ты будешь через час.

В дымном углу зазвенела посуда.

Потом кто-то тихо, но внятно сказал:

– Мужики! А давайте Зимогора в Москву отправим. Пускай он с ними, сволочами, разберется. Слышь, Егор Иваныч? Ты же сам говорил, что ничего на свете не боишься, кроме этого… чистого льда…

– Да, – подтвердил Зимогор. – Это так.

– Ну и вот. Чистого льда в Москве днем с огнем не найдешь. Там всё позас… Ну, загадили. Надо поехать и разобраться…

Егор посмотрел, поморгал, но в дыму не разглядел физиономию.

– Кто это там говорит?

– Народ, Егор Иваныч. Это народ тебя просит!

– Иди, проспись, народ! – твердо сказал Егор. – А то вы сильно смелые, когда поддатые.

Дядя какой-то подсел к нему. Локтями в стол упёрся. Глубоко вздохнул и попросил: