Царь-Север

– Отлично. Не люблю оставаться в долгу.

Услышав голос хозяина, Черныш залаял, вытягивая морду в сторону дверцы, по нижнему краю отороченной меховой полоской инея; вертолетная тряска доводила кобеля до тошноты.

Силычев опять улыбнулся, оборачиваясь:

– Черныш выйти хочет. Как ты когда-то. Да, Северьяныч?

– Было дело… – усмехнулся Дед-Борей. – Захотелось покурить. Я же без памяти лежал тогда. Встал, подумал, что в избушке… Правда, трясло избушку. Ну, и что? И меня тогда всего трясло. Дай-ка, думаю, выйду, покурю на свежем воздухе…

Засмеялись. Дорогин болезненно сморщился; подживающая кожица лопнула на середине обмороженной верхней губы, – капля крови улыбку подкрасила.

Впереди по курсу замаячила россыпь желтоватых огоньков – город, приютившийся у подножья громадной горы, тёмной хребтиной подпирающей небосвод. Сверху, издалека город похож на золотую россыпь, мерцающую во мгле полярной ночи. Сбоку – в тёмном омуте небес – медленными волнами прокатилось зеленовато-жёлтое сияние, растаяло вдали.

– Видели? – спросил командир, выглядывая из кабины.

Скучающие глаза охотника преобразились.

– Фёдор! Мы не такое видели на Диком озере… Все небо полыхало красным светом! Вот это сияние, так сияние! Да, Тимка?

– Красное? – Силычев не поверил. – Не может быть. Я уже сколько по Северу мотаюсь и никогда не видел красного сияния, да еще во всё небо. Это уж вы заливаете…

– Да видели! Тимка, скажи!

– Не знаю… – Дорогин пожал плечами. – Лчно я не видел красного сияния.

Глаза у Егора стали похожи на куриные яйца.

– Как – не видел? Мы же вместе…

Дорогин затрясся от смеха. Молча показал глазами на командира и махнул рукою, как машут иногда на безнадежно больных людей. На обмороженном лице Тиморея появилась гримаса, как бы говорящая: «Бог с ним, не связывайся!»

12

И до сих пор ещё художнику нет-нет да и приснятся картины потрясающего красного сияния. Снится, как выходит он из зимовья – словно бы идёт по красным макам, повсюду распустившим лепестки. Стоит в одной рубахе – на минуту вышел и стоит, распахнувши глаза и разинувши рот. И не скоро спохватится он – когда проберёт до костей. Передернув плечами, побежит в зимовье – одеваться. Будет бежать и оглядывался: не пропустить бы, не проворонить бы самое главное, самое дивное… Торопливо оденется – и опять за порог… А там, под небесами уже другие краски полыхают. Уже другой размах приобрело сияние Верхнего Мира… Это был какой-то мировой пожар. Горел необъятный чердак, полыхала крыша мирозданья, роняя розовые клочья рубероида, растрясая раскаленный шифер, золотистые доски, стропила, похожие на пласты гигантского арбуза, с которого капает розово-огненный сок…

О, это нужно было видеть! Это – не передашь. Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Но ведь это – вначале. А теперь – в конце двадцатого столетия – Слово потеряло Божественную власть и опустило руки, в том числе и наше Слово, русское. И никакими словами, увы, невозможно передать то потрясение, то ослепление светом волшебного Верхнего Мира! Может быть, только однажды в столетие сказочный Царь-Север затевал такой роскошный великий пир – пир на весь мир! И может быть, именно он, Царь-Север, втайне окликнул художника и позвал в далёкую дорогу, полную темных трёвог, испытаний, загадок и светлых чудес.

«Ах, Север, Север! – с нежностью думал теперь Тиморей Антонович, когда оставался один у себя в мастерской. – Кланяюсь тебе, великому царю и за науку благодарю! Многому ты научил, многое заставил переоценить, переосмыслить… Если по большому счёту говорить, так хорошо бы всем нам пройти горнило Севера, чтобы новыми глазами посмотреть на жизнь и ощутить всю первознанность мира – от солнечного яркого цветка до промороженной яростной темени, расшитой петухами сказочных сияний…»

Плач-гора

Жил в заводе мужик один… Старательный такой мужичок, безответный. Смолоду его в горе держали… Медь добывал. Так под землей все молодые годы и провёл. Как червяк в земле копался. Свету не видел, позеленел весь…

Павел Бажов.

«Сказ про великого полоза»

1

Крещенские морозы трещали – это банально. Крещенские морозы на Севере «крещали» – в неологизме этом чудится и холодный треск, и стылый крик, стеклянно рассыпающийся в воздухе.