Царь-Север

Северный берег, случайный приют,
Белые стебли на стеклах растут.

Нет никого под Полярной Звездой,
Только морозные розы со мной.

Солнце пропало давно! Лишь во сне
В белой рубахе плыву по весне.

Снятся разливы горячих цветов,
Чистая юность, святая любовь…

Снег на вершинах и снег на душе –
Вряд ли когда он растает уже!

И всё равно не хочу я грустить –
Счастлив, кто смог этот мир посетить!

Я ничего не скопил, не стяжал,
В песнях растратил сердечный свой жар!

Что я возьму, уходя в мир иной?
Только морозные розы, друг мой…

Медвежакин поднял кулак, ударить хотел по столу, но передумал; жалко было стол – развалится. И егерь саданул по своему колену. Потом башку свернул ещё одной литровой бутылке с самогоном. Задумался и пробку в пальцах раздавил.

– Морозные розы? – спросил, обнимая Северьяновича. – За это стоит выпить!

Егор с какой-то потаённой ревностью покосился на Деда-Борея.

– Хорошо, – похвалил, нервно подмигивая. – Чья песня-то? Что-то я раньше не слышал.

– Музыка моя, слова народные, – скромно сказал Дед-Борей, по привычке пытаясь верхней губой до носа дотянуться. – Или нет, как раз наоборот: слова мои, а музыка…

9

Казалось бы – художник, утонченная натура, оголённые нервы, тонкая кожа и прочий «суповой набор», из которого люди привыкли готовить образы талантливых людей. А здесь – ничего подобного. У Тимохи оказался очень высокий болевой порог. (Потом в больнице института Крайнего Севера будут изумляться такому болевому порогу.) Кто-то другой давно бы взвыл от боли – на стенку полез. А Тиморей только побледнел да помрачнел, да зубами изредка поскрипывал – как партизан на допросе.

Ещё несколько дней после Нового года Тимоху ломала и корежила болезнь. Внешне он выглядел уже почти нормально. Ел, пил, курил, анекдоты травил, балагурил в избе и посмеивался, вспоминая кое-какие забавные моменты из тяжёлого перехода по тундре и приполярной тайге. И только одно говорило о том, что не всё нормально.

Он спать не мог от боли. Несколько суток не спал.

Все в избе отвлекали его – кто как мог. Анекдотами, байками.

Егор попросил Медвежакина:

– Героич! Ну, покажи свой коронный.

Поддатый егерь глянул исподлобья.

– Сейчас. Штаны сниму и покажу.

Улыбаясь, Зимогор мягко, терпеливо уговаривал:

– Ну ты же видишь, парень сутками не спит. Измаялся. Что тебе, жалко? Покажи.

– Я не в цирке работаю.

– Да знаю, что не в цирке. Кордон – дело серьезное. Тут, наверно, никто бы не навел такой порядок, как ты, Героич… – Зимогор стал давить на самолюбие.

Жена вернулась со двора. Принесла беремя дров.

– Светлана! – рявкнул егерь. – Дай двухсотку!

– Стакан?

– Какой стакан? – Егерь усмехнулся. – Мы из горлышка пьем. Как гусары.

Жена принесла жестяную коробку с гвоздями. Иван Героич покопался, выбрал гвоздь поновее. Обтёр об штанину, подул, подышал на него. Вразвалку пошёл к стене. За ним – словно казаки за атаманом – остальные двинулись. Егор весёлыми глазами поглядывал на Тиморея, словно хотел сказать: «Сейчас увидишь то, чему ты не верил, турист несчастный!»

Медвежаки постоял возле стены. Исподлобья оглядел собравшихся.

– Ну? – грозно спросил. – Кто будет стенку проверять?

– А зачем? – спросил Зимогор. – Что проверять?

– Чтоб там дырки не было.

– Да ладно. Мы что – не увидим? Давай!

Егерь шевельнул плечом.

– Ну? – опять спросил. – Готовы?

– Да нам-то что? Мы всегда смотреть готовы, – сказал Зимогор. – Это тебе напрягаться…

– Да-а… тут разговоров больше. – Не вынимая папироску изо рта, Медвежакин подушечку большого пальца пристроил на шляпке двухсотки.

Гвоздь немного погнулся под пальцем, как будто поупрямился, показывая характер, а потом со скрипом полез всё глубже, глубже – покуда не скрылся по самую шляпку.

– Вот и всё, – с некоторым разочарованием в голосе сказал Медвежакин. – Чего тут показывать? Вот если бы я снял штаны…

– Не болтай! – прикрикнула жена, розовея верхушками щек.

Егерь пошёл к столу. Пепел стряхнул мимо пепельницы.

Тимоха изумленно поглядел на гвоздь. Шляпка торчала возле самой стены – миллиметра два не доставало до плотного соединения. Дорогин попытался выдрать, грешным делом думая: «Может, фокус какой? Может, стенка в этом месте глиняная?»

– Нет! – сказал восхищенно. – Мёртво сидит!

Медвежакин усмехнулся, будто спросить хотел: «А ты, сосунок, сомневался?»

– Светлана! – приказал негромко. – Гвоздодёр!

– А выдернуть? Слабо? – спросил художник с весёлым вызовом.

– Я не в цирке работаю. – Егерь наполнил стакан. – Обратно сами дергайте. Хоть гвоздодёром, хоть ж…