Царь-Север

– А как же – демократия? – вопросом на вопрос ударил егерь. – В Советском союзе за каждого пойманного осетра, независимо от его размеров, государство предъявляло браконьеру иск в размере… боюсь теперь соврать… До тысячи рублей доходило! Это – тем деньгами, когда булка хлеба стоила пятнадцать копеек… А сегодня? – Медвежакин махнул сильной рукой – аж ветер по-над столом прокатился. – Раньше я стокилограммовых осетров таскал. Быки! А теперь? Бычьи хвосты какие-то…

Зазвенели рюмками и выпили. И опять разговор топтался вокруг да около рыбалки, Енисея. Зимогор сказал, что он вчера слушал московскую радиостанцию. Передача была посвящена теневому промыслу лососевых рыб. Он ужаснулся, узнав, что на Дальнем Востоке обнаружена контрабанда в контейнерах – четыре тонны красной икры. Чтобы добыть икру в таком количестве, браконьеры угробили сто шестьдесят тонн ценнейшей рыбы.

– Кошмар! А я тогда, – вспомнил Егор, – чуть не убил мужиков за несколько центнеров сига. Им теперь памятник надо поставить как рачительным хозяевам земли!

– А подземные взрывы? – спросил Медвежакин. – Теперь-то уже не секрет, что в бассейне Енисея произведено более десяти подземных ядерных взрывов… А на Ламе?! Норильск из Ламы воду пьёт, а там, на озере, тоже ведь было два ядерных подземных взрыва!

– Как же так? – изумился художник. – Плюём в колодец, из которого пьём? Ничего себе!

Всё это время Дед-Борей молчал. Напряжённо смотрел в чёрную прорубь окна. Грустил, вспоминая богатырский размах Енисея в низовьях, где река укрывается льдом и нормально зимует. И вспоминался ему другой Енисей, задушенный плотиной в районе Красноярска. Больная, горемычная река. Жутко смотреть. Особенно зимой. Поглядишь с Караульной горы – зимнее солнце ураганным золотом рассыпалось по стрежню Енисея. Верхогляды, те даже любуются, стишки и песни сочиняют о сибирской красоте. А ведь это огнём полыхает – могучая вскрытая вена. Енисей-Богатырь? Да какой там, к чёрту, Богатырь! Несчастный калека, упавший на колени перед «царём природы». Ползёт и горько всхлипывает зимнею волной. Пробует снегами забинтовать клокочущую рану, завалить кусками туманной ваты. Не получается. Дымит располосованная вена. Богатырь-калека из последних сил ползёт к своей далёкой полярной прародине. Ползёт и стоном стонет, камни от боли грызёт в берегах. Русский классик ошибся, когда царапал своё пророчество о том, что жизнь на Енисее начиналась стоном, а закончится удалью. Нет, Антон Павлович, не угадал. На Енисее жизнь как началась тягучим стоном, так, наверно, стоном и закончится. И новый русский век подарит нам новую легенду о прекрасном когда-то богатыре Енисее.

Дед-Борей застонал – стоном раненного богатыря. И взялся вдруг рассказывать – стал на ходу сочинять – новую легенду, которую «подарит новый век». Прикрывая глаза и покачиваясь из стороны в сторону, бородатый Дед-Борей говорил нараспев и напоминал седого слепого гусляра:

– И родился-то он, Енисей, и крестился-то он, Богатырь, под весёлой и чистой звездою в горах. И горы те звались – Саяны. И питался-то он первородной водой. И кормился-то он шелковистой травой. Вырастал не по дням – по часам. И пошёл Богатырь да на Север земли. Куда птицы летят и плывут корабли. Счастье-долю свою шёл искать. Богатырские ноги разбивалися в кровь о пороги. Шёл Богатырь-Енисей дорогою долгой, дорогою трудной. Стремился в Гиперборею – далёкую полярную прародину свою. И притомился в пути. И прилёг отдохнуть, положивши под голову гору в зелёном пуху кедрачей, сосняков. И заснул Богатырь-Енисей. И тогда появились откуда-то тьмы и тьмы двуногих ликующих тварей. И были те твари шибко-шибко умны. И в районе Дивных гор сплели из камня умную да крепкую петлю. И, пока Богатырь-Енисей беспечно спал, ему петлей стянули горло сильное. Да взрезали вену синюю, богатырскую. И умирал он долго. Умирал мучительно. И смерть его была великим праздником двуногих тварей. И свет горел по городам и весям. И музыка играла. И смех не затихал. И только звери плакали. И рыдали рыбы, выходя на сушу, и разбивали камень головой.

8

В небо над кордоном взмыла красная ракета – высоко и стремительно ушла по дуге. И на деревьях, стоящих в округе, и на вершинах сугробов на несколько мгновений как будто распустились волшебные цветы. Потом шарахнул карабин, заряженный трассирующей пулей – точно звёзда промелькнула над озёром. А потом бабахнуло ружьё… И люди во дворе стали выкрикивать что-то восторженно-дикое, что-то не очень связное, однако очень радостное – люди друг друга поздравляли с Новым годом… И две лайки – белая и чёрная, до сих пор молчавшие – заполошно залаяли, словно оправдывая своё название. И Черныш за ними следом всполошился…

– А где ты взял трассир? – удивися егерь, обращаясь к охотнику.

– Места надо знать! – многозначительно ответил Зимогор.

– Да у тебя, по-моему, одно только место – Афган, – сказал Тиморей.

– Угадал.

Помолчали. Посмотрели на часы.

– Новый год, ребята!.. Новый год! – Медвежакин хотел обнять всех сразу – в снег повалил у порога.