Царь-Север

И тут, на кордоне, люди гоношили свой богатый стол. Всё было в общем-то давно готово. Но Медвежакину, хлебосольному хозяину с широкою русской душой, казалось, будто не хватает чего-то. И вот он притащил в избу… мёрзлое бревно. С грохотом обрушил возле порога – пускай, мол, оттает малость.

Присмотревшись, художник вскинул кисточки бровей. Это был осётр. От удара пол содрогнулся, звякнула посуда на столе. С «бревна» полетела светло-серая и тёмно-коричневая «кора». Переполошившийся чёрный котяра, вздыбливая хвост и выпуская когти, чуть на стенку не запрыгнул – на ковёр. В печке дрогнули поленья; в поддувало упал остывающий уголек, чуть крупнее осетровой икринки. Сытый котяра, смелея, подошёл поближе, принюхался, глядя на треугольное рыло осетра, загнуто стесанное на конце, с тоненькими стружками усиков.

– Вот это бревно! Я таких ещё не видел! – признался Дорогин.

– Скоро никто не увидит.

– В каком это смысле?

– Потом расскажу, – пообещал Медвежакин и повернулся к жене. – Эй, Светланка! Ты где там?

У человека сильного и мужественного бывает порой слабина и чаще всего до того смешная, что рассказать кому-нибудь, так не поверят. У Медвежакина такая слабина заключалсь в болезненной привязанности к кухне. Не то, чтобы он жену свою учил, как щи варить, но всё-таки любил «сделать внушение». Вот и теперь, правда, немного стесняясь гостей, егерь не удержался оттого, чтобы не дать совета, который заключался в том, что, разделывая мёрлого осетра, первым делом надо с его боков обрезать острые чешуйки – это всё равно что палку обстругать.

– Да я ведь не первый год замужем, – улыбаясь, напомнила Светлана Михайловна.

– А я разве тебе всё это говорю? – совершенно искренне удивился егерь. – Я вот художнику даю советы…

Тиморей и в самом деле с ножом наизготовку крутился вокруг да около «бревна».

– А художнику, – посоветовала Светлана Михайловна, переставая улыбаться, – художнку лучше вообе не трогать рыбину эту.

– Почему?

– Тут шкура жёсткая, везде колючки, ранки потом долго заживают.

– Заниматься этим делом лучше всего в верхонках, – подсказал Медвежакин. – А лучше действительно не рисковать. Хотя для экзотики – можно. Да и к тому же… к тому же всё это – уходящая натура. Скоро нечего будет ни в верхонках чистить, ни голыми руками.

Потом, когда уже сидели за столом и первые рюмки – самые сладкие и самые желанные – мягко ударили в головы, Медвежакин начал рассказывать о своей недавней поездке в Красноярск. Гулял он по набережной Енисея, где часами простаивают с удочками терпеливые рыбаки. Среди них повстречался один старожил, который со слезами на глазах вспоминал былые времена – точно былинные, когда на песчаных косах нынешнего острова Отдыха, а также на набережной у комбайнового завода можно было простой закидушкой надёргать стерлядок на жарёху. Повезёт – и осетра добудешь. А теперь? Возмущенный старожил сокрушался и время от времени в реку плевал. И Медвежакин подумал: если даже старики не помнят или не знают, что это грех большой – в воду плевать, всё равно что матери в глаза – что говорить о молодых?

– После строительства гидроэлектростанции – «гидры» этой проклятой, – рассказывал егерь, – рыбы в реке почти не осталось. Песчаные косы и галечные перекаты заросли чёрно-зелёной дурниной, заволосатели змеистой длинною тиной. Американцы говорят: смех – это жизнь, а у нас, в России: жизнь – это смех. Дошло до анекдота! – Медвежакин хотел хохотнуть, но только скривился. – В Красноярске, стоящем на великой сибирской реке, умные люди, которых надо награждать золотыми звездами героя, придумали гениальную штуку. В одной из городских ТЭЦ, в одном из цехов, в специально сконструированных ваннах выращивают молодь осетра. Гениально! – Егерь всё же хохотнул, только невесело. – И уж совсем удивительно, что эта ценная рыба, достигнув нужных размеров, попадает не на прилавки магазинов, не в рабочую столовку… Нет! Ну, что вы? Как можно? Молодь осетра, товарищи, выпускается в Енисей и в рукава-притоки… О, какие мы хозяева! Какие молодцы!

Тимоха не понял ёрнический тон Медвежакина.

– Ну, а что? Ведь хорошо, что молодь…

– Хорошо-то хорошо, – перебил хозяин, – да ни хрена хорошего. Сначала изнасиловали реку… приехали толпой и нагло изнасиловали. А теперь – молодь они выращивают в ваннах! Вы бы ещё в унитазах попробовали!

– Да что плохого-то? – недоумевал Дорогин. – Пускай выращивают.

– Пускай! – угрюмо «разрешил» Медвежакин. – Только лучше бы они сохраняли настоящую молодь. Речную. Самцы осетра созревают в пятнадцать лет и даже в двадцать пять. А самки – в семнадцать, двадцать. Почти как люди. Знаешь, Тимка? Нет? Ну, а теперь представь себе, что мы своих детишек берём и ставим к стенке. Берём и ставим. И расстреливаем. Не жалея патронов. Ну и какое у нас после этого будет потомство? Вот так же дело обстоит и с нашей рыбой. Молодого осетра, – да и не только осетра! – тоннами выцеживают! Вертолеты грыжу рвут, выволакивая северную рыбу – на материк, на барские столы…

– А как же рыбинспекция? – удивился Тиморей.